Мара Винтер - Дом, которого нет

опять же, угодила в недра разума.

Куда ни двинься, будешь лишь собой.

Тем или этим, но с одною сущностью.

Согласна с Лейбницем, что лучший мир – такой,

где максимально раскрывает саму суть свою

в него попавший элемент. Где интереснее,

там и прекрасней, если мысль – из вечности.

Всё, что доступно Лоре, не для слов.

У каждого изгибы жизни разные.

Пройдя возможность всех свобод и всех оков,

одна осталась в комнате, заразная.

Ужасно знание, когда в тебя глядит.

Очками тёмными смотрящих защитит.

Спустилась ниже, лестницей стеклянной.

Парик на голове. Глаза в стекле.

В кафе с видом на прошлое незваной

пришла за столик, сев к самой себе.

– Что, развлекаешься? – девчонка в середине

путей, пока не в курсе, что за ними.

Оставим-ка с загадочной брюнеткой

подростка тонкокостного. Они

честны друг перед другом. Крайне редко

таясь. Пожалуй, только лишь одним:

«Любить ты будешь эйдос человека.

Который примерещится сквозь веко».

Оптической иллюзией уже

спираль ей ДНК не показалась.

Спустилась Лора ниже этажей

и заглянула в ужасы подвала.

Лицом к лицу с собой стояла молча.

Как мой, кошмар был непонятно кончен.

…Откинув одеяло, поднимается.

Как первый, каждый раз по пробуждении.

И непонятно, то ли снова во сне сон,

то ли стряхнула ночи наваждение.

(Мне снилось в своё время, как убитою

из раза в раз была не-позабытым я.)

Инесса спит в обнимочку с подушкой.

Над головой висит блестящий шар,

вокруг идут, похожи на жемчужины,

поменьше, от него – на лесках. В дар

подвеску дочке привезла из отпуска

Вита. А Лоре – дух святой горы, в кусках.

Добро пожаловать. Реальность на ладони есть.

Чем ни прогулка? Свежий ветер дует в лоб,

чужие лица, взгляды, смутные мелодии,

где-то вдали, как ни крути, маячит гроб…

Смеётся смерть; смеюсь с ней я. У нас

между собой ведётся собственный рассказ.

«Детей своих она бросает в окна», –

чтобы от букв кому-то стало лучше.

И, если всё вокруг ты видишь чёрным,

представь: была я там. Была, где круче.

Сама себя скатила до упора.

И с края в смерть глядела. Как и Лора.

В точке разлома времени с мечтой

она кричит. Морозит жилы крик тот.

Всё знает наперёд, и… По косой

зал освещён и освящён. Вот он: миг,

всю сущность жизни отражающий без слов.

На крыше дома. Дома без жильцов.

На крыше дома с именем "Земля"

стоит девчонка, всматриваясь в небо.

Шаги слышны. Ступеньки мерит Ян.

Идёт к сестре через неё. (Шаг в небыль:

от края – шаг вперёд.) Взглянув назад,

встречает Лора серые глаза.

(

заметки

на

полях

) Post scriptum, Pt. 1 Back to black

¹⁶

Непоправимое делают быстро.

Горло заложено, в вене игла.

Где-то под смертью, над телом, повис он.

Времени крикнула: «Хакну я лаг».

Знаю, что с ним. Не "зачем". Как фотоны:

на расстояньи второго читаю.

Город, планета… плевать. Я иду вверх.

Закономерно, он вниз. Просто тает.

Рыбку из золота – в бляди портовой

встретив, естественно свёл к карасю.

На сантимент я клала свой метровый.

В матрице кванты мы. А не сю-сю.

Непоправимое думают быстро.

Время просила: «Отсрочку лишь дай».

Где-то над телом, под смертью повисла

я. «Как к себе, отношусь к тебе. Знай».

(

заметки

на

полях

) Post scriptum, Pt. 2 White nothingness

Переднее сиденье "Рено". Водитель-армянин, чей возраст, как зачастую бывает с южанами, определить невозможно (а крючковатый нос стекает, расплавленный жарой, чуть ни на подбородок), время от времени косится на пассажира: молодого, не старше двадцати, парня, отгороженного наушниками.

«Не поговоришь теперь с этими юнцами, – думал бы, будь на его месте, кто-нибудь иной, – слова сглотнули, вбросили их в кровь, загнали на кончики пальцев, набирать на экране текст».

«И хорошо, что молчит, странный какой-то. Как в упор посмотрит, дрожь берёт, аж до пят», – думает шофёр, надёжно сидящий на своём месте. Когда он брал попутчика, знать не знал, кто просверлит его из незнакомых глаз.

Не столько жуткий, сколько до жути уставший, Артур провожает взглядом обочину. Тяжёлые веки – портьерами, полуопущенные, прячут светлые, почти бесцветные радужки и не вполне чёрные, отражающие свет зрачки. Эти глаза, определённо, зеркало. Но уж точно не его души. Трасса затекает в них вместе с фурами, придорожными кафешками, заправками, вихрами облаков, неотличимых от морской пены. Деткор из "сонек" шумит ушными раковинами.