Ник Венджинс - Сто глупых идей (СИ)

говоря уже о том, чтобы перенести кого-то вместе с собой. Память тут же услужливо подбросила случай, как во времена Второй мировой в одной камере ожидали расстрела десять человек. Фашисты на утро были крайне удивлены, когда вошли в камеру и обнаружили всего двоих, которые, как оказалось, отказались перемещаться, не поверив русскому старику с физиономией волхва, просившему встать сокамерников в круг и взяться за руки... А сколько таких случаев может рассказать фрау «Игла» – подобных инцидентов не счесть у нее в лабораториях. Ее эксперименты с сознанием людей давно могли бы перевернуть весь научный мир, если бы только вышли за стены закрытых полигонов и подземелий.

- Да, но все те люди были живыми и в сознании... – леденея от страха, подумал я о перспективе переносить бездыханное тело, и сразу одернул себя, вспомнив укор про страх, что блокирует энергетические потоки.

Прекрасно представляя, куда конкретно мне следовало перенести Полину, я проклял все те дни, потраченные впустую, и заставил себя отвлечься от суетного мира, от криков в холле и паники. Понадеявшись на помощь особых здешних волн, я быстро вошел в состояние транса...

Ликование от успешно совершенного перехода вновь сменилось ужасом и дикими воплями моего мозга: «Что, если уже слишком поздно?».

- Ничего не поздно! – упрямо потряс я головой и, подняв Полину на руки, побежал по нисходящему туннелю пещеры.

Вскоре, положив девушку перед ее же портретом, я разбил стекло витрины и вытащил картину, установив ее как можно ближе к Полине.

Я не имею ни малейшего представления, как Леонардо писал этот портрет и почему Наставник показал мне образ, говорящий о том, что кровь с картины должна помочь, но что-то изменилось, что-то неуловимое, и я почувствовал это всеми фибрами своей души. Одновременно пугающе грандиозное и чарующе-восторженное ощущение ворвалось в меня, и я, не веря собственным глазам, заметил едва различимое свечение вокруг головы Полины. Настоящий голубовато-серебристый нимб!

Красная краска портрета ожила, замироточила, обдав меня волнительным, чуть заметным сладковатым ароматом, и Полина задышала!.. Сначала медленно, почти незаметно, затем всё быстрее и быстрее... Не прошло и трех минут, как девушка открыла глаза и, повернув голову в мою сторону, произнесла, даже не открыв рта, но ее голос явственно прозвучал в моей голове:

- Больше всего на свете я боялась забыть тебя.

- Никогда! – выдохнул я в ее ладонь, опасаясь сжать в объятиях это хрупкое тело, едва успевшее вернуться к жизни. – Никогда этого не случится!

- Ты плачешь?

- Нет, - соврал я, с трудом произнеся одно-единственное слово.

Мы пробыли в таком положении: она - лежа, а я, сидя возле нее, припав к ее ладони своим лбом, минут пять, когда мне вспомнился наказ Наставника. Не зная, как объяснить Полине столь странный план дальнейших действий, и даже не представляя себе реакцию девушки, я замер в ожидании ее решения, после сумбурного изложения плана.

Она привстала, оперевшись локтями о пещерный пол.

- Если так надо, значит надо, - взвесив перспективы, заключила она. – Единственное, я умоляю тебя, Эрнесто, не горюй, если вдруг ничего не получится.

- Я устрою тебе пышные похороны и нажрусь на них, как последняя свинья, - сквозь слезы, выдавил я, скривив лицо в попытке улыбнуться.

- Только не бросай мне срезанные цветы, - погладив меня по лицу, прошептала она. – Я люблю живые...

- Всё уставлю горшками с живыми растениями! – пообещал я, борясь с искушением расцеловать ее.

Точно прочитав мои мысли, Полина остановила взгляд на моих губах и вопросительно подняла брови:

- Совсем нельзя касаться? Даже не одного поцелуя?

Я отрицательно мотнул головой.

- Солнечный цикл?

- Да.

- Тогда поспешим расстаться, чтобы побыстрее встретиться вновь, - улыбнулась она мне, когда из ее глаз покатились слёзы.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

--">