Айя Субботина - Ты мой закат, ты мой рассвет

женаты, малыш? Или, блядь, кто этот клоун?»

— Не верю, — качает головой Анжела, снова тянется за бокалом, делает основательный глоток и забрасывает ногу на ногу, глядя на меня с видом благодетельницы, готовой добавить красок в серую скучную жизнь женатика. — Ты же зарекался, нет?

— Что ты хочешь услышать? Есть в жизни вещи, которые случаются — и все: то ли жопа, то ли счастье.

— А у тебя что?

— У меня… — Я не заканчиваю фразу, потому что «клоун» моей жены как раз перегоняется через стол и протягивает к ней руку.

Она резко отшатывается. С моей стороны даже кажется, что упадет на спину вместе со стулом. Вместо этого Йени встает, что–то тараторит и, чуть не с мясом срывая с вешалки шубу, несется к двери.

Мимо меня.

Даже не взглянув.

Колокольчик над закрывшейся за ней дверью печально всхлипывает.

На автомате поворачиваюсь к смотровому окну–витрине: проносится мимо, даже не додумавшись нормально одеться. Шуба наброшена на плечи и хоть метель уже утихла, снег валит — будь здоров.

Все, на хуй, хватит.

— Прости, Анжел, — оставляю на столе пару крупных купюр — ей хватит и на такси. — Мне нужно бежать.

— Что? — озадачено морщится она, но объяснять нет времени. Я задолбался быть мужем без жены.

Если она все еще хочет развод — пусть скажет об этом мне в глаза.

Глава третья: Антон

Я надеваю куртку на ходу, задираю воротник и быстрым шагом иду за тонкой фигурой Очкарика, которую вот–вот «съест» снег.

Теперь хорошо видно, как сильно ее шатает, хотя взгляд был трезвым и ясным. Снова волнуется? Снова от чего–то убегает? Вернуться бы и оторвать клоуну его клешни. Потому что напугал.

Йени собирается повернуть за угол, но как–то неловко ставит ногу, взмахивает руками, чтобы сохранить равновесие, но все равно спотыкается и падает на колени в притоптанный снег. Не издает ни звука, даже не пытается встать.

Такая маленькая и беспомощная.

Что за…

В последний момент запрещаю себе сразу помочь ей встать. До сих пор помню, как отгораживалась от меня руками и просила не подходить. Понятия не имею, как отреагирует и что сделает, если просто до нее дотронусь.

— Привет… Антон, — не поднимая головы, сдавленно здоровается Очкарик. — Я не пьяная. Просто голова закружилась.

— Малыш, я помогу встать, идет?

Протягиваю руки, но она все равно не спешит принимать помощь. Только пару секунд спустя вкладывает в ладони мокрые от подтаявшего снега пальцы, и я в одно движение тяну ее на себя.

Слишком сразу мы слишком близко, практически бьемся лбами, прижимаемся друг к другу — и облачко пара из ее рта щекочет кожу.

Когда мы виделись в прошлый раз. на деревьях еще были желтые листья, шли дожди и утром на холме, где стоит моя избушка на курьих ножках, был такой плотный молочный туман, что Очкарик искренне цеплялась мне в руку, потому что боялась оставаться одна.

А сейчас снег и мороз, а на прилавках супермаркетов уже ровные ряды мандарин и разноцветные украшения к Новому году.

Я как будто успел прожить целую жизнь за этот месяц.

— Это просто мой приятель, — скороговоркой говорит Йени.

— Это просто моя коллега, — почти в унисон с ней говорю я.

— Слава богу, — с облегчением выдыхает Очкарик.

Так искренне, как почему–то умеет только она. Несмотря на то, что ни одна другая женщина в моей жизни не врала мне в стольких вещах, она все равно самая честная и искренняя из всех. Не знаю, что это за аномалия, и абсолютно не хочу вскрывать.

— Я, знаешь… Очень разозлилась…

Судорожно втягивает воздух ртом, и кончики пальцев в моих ладонях очень мелко дрожат Очень осторожно, чтобы не напугать, сжимаю их чуть сильнее.

Напрягается.

Задерживает дыхание.

И потихоньку освобождает ладони.

Это немного царапает, но я примерно чего–то такого и ожидал, так что сам делаю шаг назад. Очкарик с благодарностью улыбается и снимает очки, потому что снега на стеклах налипло почти до слепоты.

У нее снова немного покрасневшие глаза, но чем дольше на меня смотрит, тем чище становится взгляд. Хочется встряхнуть ее как следует, попросить перестать корчить серьезную женщину и отпустить тараканов на свободу. Не могла же она вытравить их всех?

Кто бы сказал, что буду так сильно скучать по ее замороченности?

— Я, знаешь, — передразниваю ее, — тоже очень сильно разозлился.

— Правда? — Удивляется так сильно, как будто признался в смертном грехе.

— --">