Ева Ночь - Украду тебя у судьбы

пострашнее. И если ты ждала, что я развернусь и убегу – я этого не сделаю. Для меня имеет значение лишь то, что они тревожат тебя. Мешают жить, доставляют неудобства.

Никита протягивает мне халат.

– Пойдём завтракать, Ива. Пить чай. Разговаривать. Если захочешь, мы выйдем погулять. Здесь недалеко есть скверик. Крохотный, но уютный. Там шумят деревья и поют птицы.

Я застёгиваюсь на все пуговицы. На спонтанный стриптиз ушли все мои силы. Я с тоской думаю: если бы так поступил Андрей – прикоснулся, пусть не губами. Сказал какие-нибудь утешительные слова тогда…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Но глупо их сравнивать – Ника и Любимова. Они разные. Андрей по характеру суше, жёстче. Ему всегда трудно давались красивые слова. Он умел приказывать, но не умел вот так мягко рассуждать, облекать мысли в очень правильные слова, гладкие, как камни-голыши на берегу моря. У Любимова неплохо получалось говорить правильные слова – прямые, резкие, нередко обидные в своей правдивости.

Я пытаюсь представить, как Андрей говорит мне то, что только что сказал Репин, и не могу. Ему не идут эти слова. Мешают, как корове седло.

Я могу только гадать, что он думал тогда. Придумывать свои версии. Но я так и не узнаю, что на самом деле творилось в его голове, если однажды не выслушаю.

Он обещал вернуться и поговорить. Он звонил и беспокоился. А я скрылась и отключила телефон. Пошла на поводу у мальчишки. Наверное, мне не стоило так делать, но сейчас всё это уже не важно.

Я скучаю по нему. Тоскую. Засыпая, я мечтаю, чтобы он мне приснился. Но сны мои безликие и тёмные. Я ничего не помню на утро.

И ему, и мне нужно время. Я решу свои дела, а он – свои. А дальше будет видно.

– О чём ты думаешь, Ива? – Ник разливает чай. Я смотрю на его красивые руки и длинные пальцы. На аккуратные ногти.

«О нём», – рвётся с губ, но я не позволяю себе откровенничать.

– О том, что нужно как-то съездить домой. Забрать документы, собрать вещи. У меня… вязание не законченное. Я чувствую себя без крючка и своих клубков куда более голой, чем несколько минут назад.

Ник склоняет голову. Чёлка падает ему на глаза. Он делает вид, что не слышит меня? На самом деле, он так думает. Но я пока не научилась распознавать его чувства по мимике лица. К удивлению, оно у Никиты не такое живое, как мне представлялось.

– Мы можем всё необходимое купить, – говорит он спокойно.

– И паспорт? – хмыкаю, не сдержавшись. – Даже два паспорта. Я готовилась. У меня есть и заграничный.

Он трогает указательным пальцем бровь. Почёсывает её. Кажется, я от ничегонеделания слишком пристально за ним слежу.

– Ладно, – оборачивается он ко мне и смотрит в глаза. – Попробую что-нибудь придумать.

Он не хочет, чтобы мы с Андреем столкнулись, – пронзает меня мысль. И на какой-то миг становится страшно. А не попала ли я в добровольную тюрьму? В золотую клетку, от которой ключ – только у хозяина?..

Андрей Любимов

Я плюнул на всё. Детей бросил на мать, Лиду – на квалифицированную медсестру, хотя как раз с Лидой было сложнее всего: она хотела видеть меня постоянно рядом. Тогда у неё проходили страхи. И я на какое-то время поддался, что, конечно же, было ошибкой.

– Ты должна научиться бороться самостоятельно, а не полагаясь на кого-то, – сказал я сегодня. – В конце концов, это твоя жизнь, и никто не сможет ни прожить её за тебя, ни заставить  лечиться. Сделай выбор. Либо ты борешься, либо складываешь руки и ждёшь смерти.

– Я не хочу умирать, – пролепетала она умирающим голосом. Влажные умоляющие глаза, трогательное личико.

Она всё ещё хороша. Болезнь не тронула её черт, не исказила красоту. Разве что немного пострадало тело: Лида стала изящнее. Но до хрупкости, что жила в моём сердце, ей было далеко. Да и не нужно: всё равно это бы не помогло. Не вернуло того, что было когда-то.

Лида больше не властвовала надо мной. Всё, что осталось, – осознание, что она мать моего сына. И всё, что я делаю, – ради Ильи и из чувства жалости к женщине, которую я когда-то безумно любил.

Я прислушивался к себе. Искал отголоски тех чувств. Думал, глядя на Лиду, что же мне так нравилось в ней, что привлекало? Но у молодости – свои ценности, у зрелости – другие. И вот эту разницу, эту бесконечную пропасть я почувствовал сполна.

А может, дело в другом. В том, что однажды --">