Ава Рид - Искренне

выпускаю его наружу, потому что это кажется таким естественным и приносит облегчение. Джун присоединяется и начинает раскачиваться из стороны в сторону, не выпуская меня из объятий, и так приятно наконец услышать этот смех, который я знаю так хорошо, в реальной жизни, а не по телефону или голосовой почте.

Джун всегда была мне как сестра, поэтому последние несколько месяцев, которые прошли без нее, дались мне особенно тяжело. Наши планы на приключения и увлекательную студенческую жизнь были определенно другими. Красивее, проще и менее напряженными. Но нам известно, что жестокая реальность думает о таких планах: ничего хорошего. Да, в принципе, вообще ничего. Я даже думаю, что она ехидно смеется над ними.

Тем не менее ни одна из нас ни на мгновение не могла бы представить себе, что все будет так, как это случилось, мы даже не думали, что что-то может пойти не так.

Хотя… На самом деле это не совсем правда. Мы только убеждали себя, что ничего не может пойти не так. Мы надеялись, что этого не произойдет…

– Я так рада тебя видеть, – шепчу я, зарывшись лицом в ее волосы и наслаждаясь этим ощущением.

Тогда она отпускает меня и делает шаг назад, опускает руки и морщит лоб.

– Ты же хотела приехать лишь на следующей неделе, разве нет? О, да ладно, это не имеет значения, – сразу добавляет она, махнув рукой. – Я так счастлива, что ты здесь! Я скучала по тебе.

– Я по тебе тоже, – отвечаю я, и мы обе улыбаемся.

Я умалчиваю о том, что я здесь, потому что не могла бы вынести больше ни дня, и что при этом я была очень близка к тому, чтобы психануть и отказаться от всего этого. Из-за волнения, напряжения, больших ожиданий. И из-за страха.

– Заходи! Сара еще не вернулась, она вместе с семьей в Айове или где-то там.

Джун неопределенно пожимает плечами, без предупреждения хватает большую дорожную сумку, стоящую у меня в ногах, и издает нечто вроде хрюканья.

– Что, черт возьми, там лежит? Ты взяла с собой целое ранчо? Корову? Своего брата?

Я снова смеюсь и смотрю, как Джун воюет с багажом.

– Не думаю, что она действительно такая тяжелая, – нерешительно возражаю я.

Тем временем Джун, слегка постанывая, но с решительным выражением лица уже тащит по комнате мою сумку, чудом не оставляя за собой широкой борозды на старом ламинате.

Теперь она сверлит меня прищуренным взглядом, я следую за ней и закрываю за собой дверь.

Ладно, сумка и правда чертовски тяжелая, но я никогда не умела упаковывать вещи, поэтому нечего этому удивляться. Это так утомительно! Про каждую вещь ты спрашиваешь себя: это нужно взять с собой? Это жизненно важно? И если ответ «нет», то ты не откладываешь эту вещь в сторону, а смотришь на нее еще некоторое время, потому что задаешься вопросом: а что, если в какой-то момент мне все-таки понадобится именно это? И, сама того не осознавая, ты внезапно кладешь в чемодан всю свою жизнь.

По большей части это и была основная причина, по которой я, в качестве исключения, позволила себе сесть в такси, которое могло остановиться прямо у общежития, вместо того чтобы поехать на автобусе. И вместе с дорогой из Монтаны сюда, а также частью канцелярских принадлежностей для учебы это пробило небольшую – или, честнее сказать, средней тяжести – дыру в моем и без того жалком бюджете. Когда я, словно невзначай, упоминаю об этом, Джун осуждающе цокает языком.

– Я бы подобрала тебя. Все, что тебе нужно было сделать, это позвонить.

– Я хотела тебя удивить.

– И у тебя это получилось, – признается она, прежде чем подробно объяснить моему багажу, какая судьба его ждет, если он не сделает то, что она хочет. Мне жаль, что она тащит мою сумку в одиночку, но когда Джун вбивает себе что-то в голову…

Я вздыхаю и с удивлением оглядываю студенческую квартиру Джун в женском общежитии. Многие вещи были мне уже знакомы: подруга показывала мне их по видеосвязи или же я видела их у нее на фото.

Общая комната не очень большая, но довольно уютная благодаря приятному цвету стен, местами белых, местами ярко-желтых, и светлым шторам. Старый диван с вельветовой обивкой, приставленный к нему столик, покрытый пятнами и разводами, лучшие дни которого явно остались позади и под одну ножку которого в качестве опоры подложена пачка салфеток и стопка картонных подставок под пивные кружки. Сверху на нем покоятся три полусожженные свечи. Все это дополняется большим узким белым комодом и антикварным открытым шкафом из темного дерева, заваленным дисками с --">