Николай Владимиров (Atta) - С голубого ручейка

Николай Владимиров С голубого ручейка

Это — художественное произведение, и не больше.

Не путайте автора книги с её героем.

Томас Майн-Рид, «Квартеронка»

…Девушка плакала на платформе метро, ткнувшись носом в блестящую металлическую колонну. Густые чёрные волосы спутались, свалились в неопрятную массу, и мелко вздрагивали худенькие плечики — плакала она нехотя, как бывает, когда и не хочется показывать горе, но оно всё равно прорывается, вопреки твоему желанию. Лёгкая светлая курточка, синенькие джинсики… Рядом, на полу лежала маленькая серая сумочка с длинным ремешком. И никому, решительно никому до них — ни до сумочки, ни до самой девушки не было никакого дела. Только что подошёл поезд, из открывшихся дверей валил народ, обходя девушку, словно зачумлённую.

Как не было до неё дела и симпатичному молодому человеку, шедшему в числе прочих по платформе. Высокий, темноволосый, заметно загоревший, он носил светлую рубашку, серые брюки и изрядно запылившиеся ботинки. Сложенная куртка переброшена через правое плечо, на котором покачивалась так же суконная сумка, а слева свисал чёрный фотоаппарат в полураскрытом чехле.

Углублённый в свои мысли — видимо, довольно важные, молодой человек едва не прошёл мимо. И прошёл бы — но сперва его задержала льющаяся из вагона толпа, а потом он увидел и саму девушку. Остановился, сделал шаг, снова остановился… Девушка плакала, не замечая ни толпы, ни шума уходящего поезда. А когда ушёл поезд, и медленно рассосалась толпа, молодой человек шагнул вперёд. Наклонился, поднимая сумочку, и осторожно коснулся худенького, слегка вздрагивающего плечика:

— Простите!.. Вам плохо?.. Я могу чем-то помочь?..

* * *

…Это потом, когда всё уже закончилось; когда оторвавшийся от взлётной полосы самолёт начал долгий путь обратно, в жаркую, шумную, пыльную и бестолковую Москву; когда за бортом вновь показались нежащиеся под солнцем облака и земля, похожая на топографическую карту; когда я смотрел то в иллюминатор, то на сидевшую рядом Полину — на мягкий завиток чёрных волос на нежной щёчке и короткий рукавчик чёрной блузки с узором; когда сама Полина сделалась тихой, спокойной и удивительно красивой — словно статуя из белого мрамора — вот тогда-то мне и припомнился стародавний институтский приятель Миша Мажурков.

Здоровенный же он был парень. Ростом — под потолок, в плечах — косая сажень, кулаки — что молоты, до сих пор помню. Мама про такого непременно сказала бы: «Федя! Поймай медведя!». А вообще таких крупных, сильных, здоровых ребят называют качками или амбалами, и почему-то считается, что они глупы. Может быть, так оно и есть: un mass — в массе, у большинства, как говорил известный герой Стругацких. Но только не в том случае, если речь идёт о Мише.

Закрываю глаза и вижу огромную двухсветную аудиторию, столы амфитеатром… И себя самого, мокрого от пота и волнения, тупо сидящего над исписанными листами. Экзамен настолько важен, что его принимает специальная комиссия во главе с деканом. А доставшаяся задача мало того, что оказалась сложной, так ещё и решить её следовало за строго определённое время. И тут, на моё счастье, в дверь заглядывает заблудившийся первокурсник. Забыв об экзамене, несколько счастливо-долгих минут комиссия занималась исключительно им. За это время сидевший позади Миша, перегнувшись через стол, тычет пальцем в исписанные листы, на лапидарно-матерном языке объясняя мне мою ошибку.

Или новогодний вечер. Мы — ещё зелёные, но уже гордые студенческим званием первокурсники, собрались вокруг Миши, показывающего дембельский альбом. Самый настоящий альбом, как для фотографий — причём фотографии в нём тоже есть. Вот сам Миша, весёлый, белозубый, в полосатой тельняшке, выглядывающей из-под полурасстёгнутого кителя, в лихо заломленном набекрень берете, с автоматом на груди. И он же — в компании разудалых парней, своих сослуживцев, на фоне бронетранспортёра. Но больше всего мне запомнился сделанный красками рисунок на первой странице — летящий во весь опор поезд, а на переднем плане, на зелёном пригорке две тоненькие длинноногие девушки в коротеньких юбочках, с развевающимися на ветру волосами, машущие платочками вслед. Миша рассказывал — друг его, погибший, рисовал…

А в начале пятого, последнего курса, ранней осенью у Миши родилась дочка. И случилось так, что из наших --">