Евгения Александровна Бергер - Я сплю среди бабочек

Зельцер, но все зовут меня просто Алексом, так что и ты можешь не заморачиваться Александром… Это имя, если честно, меня и самого пугает: оно словно обязует меня пойти и завоевать полмира, а я, как видишь, особой подвижностью не отличаюсь, — и он, лихо крутанув колесо своей инвалидной коляски, подъезжает прямо ко мне. — Я рад, что ты не какая-нибудь там взломщица, иначе у меня закрылись нехорошие подозрения на этот счет: когда ты так опасливо толкнула нашу калитку, думал, придется бить тебя сковородкой и вызывать полицейский наряд. Я видел тебя в окно, — добавляет он в конце, протянув мне свою руку, и я в ступоре ее пожимаю, вернее это он жмет мою руку, а я тупо позволяю ему это делать. Кажется, меня накрыло волной его слов, как одеялом…

А ты хорошенькая, знаешь ли, — продолжает между тем этот невероятный парень, — и бить сковородкой первую же хорошенькую девушку, которая попала в этот дом за последнее время, было бы верхом неприличия, — он подмигивает мне. — Извини, если я тебя смущаю, но я, правда, не ожидал, что вместо смазливого личика своего брата увижу сегодня Шарлотту Мейсер (я правильно запомнил?), которая, кажется, совсем не меня ожидала увидеть и теперь стоит в полном раздрае, не зная чего же ей делать… Садись для начала.

Алекс пододвигает ко мне стул и слегка подталкивает меня к нему. Я сажусь.

Ты так и будешь молчать или, может, прервешь наконец мой затянувшийся монолог…

Ну я и говорю первое, что приходит мне в голову:

Не думаю, что ты очень-то нуждаешься в моем присмотре.

Брат моего друга снова начинает негромко посмеиваться.

В этом ты, конечно, права, Шарлотта Мейсер, плакать в одиночестве я не стану, но любому обществу буду рад, особенно такому приятному, как твое.

Уверен, что мое общество тебе так уж приятно? — интересуюсь я робко. Все-таки ситуация вышла странная: я собиралась присмотреть за ребенком, а тут подросток… инвалид… и я вся такая смущенная. Никогда не общалась с людьми-инвалидами: да, я их жалела и, да, спешила отвести взгляд, когда видела таких на улице, потому что считала, что своим нездоровым любопытством могу только оскорбить их.

Мне уж точно, можешь поверить, — его улыбка почти такой же ширины, как и мой дедушкин шарф, который я продолжаю теребить у себя на коленях. — А тебе?

Кажется, он прочитывает мои мысли, и от осознания этого мне становится нестерпимо жарко и я тяну за молнию куртки.

Я с радостью посижу здесь с тобой. Не уверена, что смогу сама найти дорогу до остановки… У вас здесь настоящий лабиринт.

У тебя нет машины?

Нет.

Тогда тебе по-любому придется дождаться Юлиана. Снимай куртку и, — он глядит на мои поджатые от холода ноги, — мокрые носки, я сейчас принесу тебе сухие. Включи чайник! Он справа от холодильника.

Голос Алекса раздается уже откуда-то издалека, и я не решаюсь воспротивиться его поиску сухих носок для меня. Ноги действительно жутко замерзли; я слезаю со стула и топаю искать чайник — кухня реально большая, наверное, примерно с половину нашей с дедушкой квартиры. Но я быстро справляюсь со своим заданием, наполнив чайник водой из-под крана…

Вот и твои носки, думаю, подойдут, — это Алекс быстро вкатывается в комнату и протягивает мне пару красных рождественских носок. Я нерешительно буру их у него… — Они чистые, можешь не сомневаться! — добавляет он следом, по-своему расценив мою робость. — Я ношу их только в ночь Рождества, чтобы Санта заценил мое старание, — следует хитрое подмигивание, — и не обделил меня подарком.

Я невольно поддаюсь его шутливому тону:

И о чем же таком особенном ты просишь Санту, что готов подкупать его носками с рождественскими оленями? — усмехаюсь я.

Прошу его подарить мне две ноги и пару крыльев, о большем и не мечтаю!

О! — выдавливаю я с очередной смущенной гримасой (вот не дура ли эта девчонка?!) и чтобы скрыть это, добавляю: — Ну, про ноги я, допустим, понимаю, но зачем тебе крылья?!

Крылья — это свобода, даже большая, чем ноги, вот почему, — отзывается на это Алекс. — А теперь переодевай носки и будем пить чай. Он ловко ставит на стол два стакана и тарелку с печеньем.

Сам пек сегодня. Хочешь попробовать?

Конечно, я люблю печенье.

А брата моего тоже любишь? — следует неожиданный вопрос.

Отвечать я само собой не спешу, как можно вот так просто предлагать печенье, а потом задавать такие неловкие вопросы… Вот если бы он спросил, люблю ли я шоколадное печенье или --">