Уинтер Реншоу - P.S. I Miss You. Я по тебе скучаю

проявление некой харизмы, вечной жизни на вечеринке и готовности хорошо провести время.

Я вслед за Ником прохожу в гостиную, и он указывает мне на центральную подушку кожаного дивана коньячного цвета. Потом начинает расхаживать по небольшой комнате, энергично потирая ладони.

– Ник, – со смехом говорю я, – ты ведешь себя как сумасшедший… ты это знаешь, да?

Его взгляд останавливается на мне, он на несколько секунд прекращает расхаживать.

– Я адски нервничаю.

– Тебе не нужно нервничать, когда ты рядом со мной. Никогда.

– Это другое. – Он снова останавливается на пару секунд. – Это то, о чем я никогда прежде тебе не говорил.

«О боже».

Мое сердце трепещет, и некая давно погребенная надежда прокладывает себе путь наружу, заставляя мои губы растянуться в улыбке – но я подавляю эту улыбку.

Я ни за что не признала бы этого вслух, но минувшей ночью изрядная часть моей души поверила в то, что Ник затеял это все ради того, чтобы сказать: он питает ко мне некие чувства и хочет встречаться со мной.

Это абсурдная идея, знаю.

Подобные вещи не происходят ни с того ни с сего.

Я не наивна, и я не идиотка. Я знаю, как малы шансы на то, что мой лучший друг, не видящий меня по многу месяцев, неожиданно воспылает ко мне любовью. Эти шансы, честно сказать, стремятся к нулю, и я пыталась придумать другие объяснения, однако в них не было смысла, потому что Ник в моем присутствии никогда не нервничал.

По какой бы то ни было причине.

Что еще могло заставить его нервничать рядом со мной, как не сердечное признание?

Скрестив ноги и сев прямо, я говорю:

– Давай уже, колись. У меня не так много времени.

Он прикрывает нос и рот сложенными ладонями, резко выдыхает, а когда отводит руки от лица, я вижу на его лице странную, какую-то пьяную улыбку.

Глаза его блестят, словно у девушки-подростка, получившей пропуск за кулисы на концерте Гарри Стайлса.

Ник пытается что-то сказать, но не может.

О боже…

Он действительно…

Он действительно пытается признаться мне…

– Мелроуз, – говорит он, делая глубокий вдох и падая передо мной на колени. Он берет меня за руки и, честное слово, на миг у меня плывет в глазах. – Ты помнишь, как в детстве мы всё-всё рассказывали друг другу?

– Да…

– Есть кое-что, чего я никогда не говорил тебе, – продолжает он, глядя мне в глаза. – Наверное… наверное, я боялся высказать это вслух. Я боялся, что это – то, чего я так хотел, больше, чем хотел чего-либо еще в своей жизни… что оно не сбудется. Мне казалось, что, признавшись в этом, я все испорчу. Поэтому я держал это при себе, но больше не могу. Это слишком важно. Оно гложет меня изнутри, и гложет уже не первый год. Но теперь пора. Я должен сказать это тебе.

Он несет чушь.

Ник никогда не нес чушь.

Он сжимает мои ладони дрожащими руками, потом поднимается и садится на диван рядом со мной. Обхватив мое лицо ладонями, он тепло улыбается, но эта улыбка вскоре сменяется тревогой.

– Это безумие, Мелроуз. Я поверить не могу, что собираюсь сказать тебе это.

Мои губы приоткрываются, я едва не выпаливаю что-то вроде «я тоже любила тебя с самого детства…» – но я прикусываю язык и жду, пока он выскажется первым.

– Ты же помнишь мою группу, верно? – спрашивает он, подразумевая свою первую группу, «Melrose Nights», которую он собрал в старшей школе и назвал в мою честь.

Я киваю, и сердце мое падает. Нет… летит вниз.

– И что насчет этого? – спрашиваю я, моргая, чтобы скрыть жгучий стыд во взгляде.

– Мел, я всегда мечтал сделать ее успешной, – говорит он. – В смысле, коммерчески успешной.

Я поднимаю брови. Для меня это новость.

Он всегда был сторонником любительской сцены и противником больших музыкальных корпораций, которые контролировали каждую песню, исполнявшуюся в Америке по радио.

– Правда? – Я склоняю голову, уткнувшись подбородком в грудь. – Ведь ты всегда говорил…

– Я знаю, что именно я всегда говорил, – обрывает он меня. – Но чем больше я об этом размышлял, тем сильнее мне казалось… я просто хочу, чтобы мои песни услышало как можно больше народа. И дело даже не в том, чтобы стать знаменитым и заработать деньги, ты же знаешь, я за всем этим не гонюсь. Я просто хочу, чтобы люди знали мои песни. Вот и все.

Я сглатываю комок в горле и смотрю на камин в углу, над которым на полке валяется пустая смятая банка из-под «Old Milwaukee» – любимого напитка Ника, – а рядом с ней притулилось --">