Андрей Дмитриевич Карелин - Дым сигарет с ментолом (СИ)

слёзы.

Опять заходит медсестра и говорит:

- Раскрытие всего два пальца, но можно ускорить.

- Как? – одновременно с Юлькой спрашиваю и я.

- Прокол пузыря.

- А это не опасно для ребёнка? – нахмуриваюсь я.

- Давай, прокалывайте, а лучше убейте меня.

- Да всё у тебя будет в порядке, не убивайся ты так, все рожали и ты родишь, главное дыши и не тужься.

Юлька на меня смотрит и головой качает:

- А так хочется тужиться.

- Да, кстати, а почему нельзя тужиться, в фильмах же показывали… - говорю, но меня перебивает медсестра.

- Тужиться будешь, когда рожать начнёшь, а у тебя открытия нет. - И уходит. А мы ещё целый час непонятно чего ждём.

Я сажусь на кресло и смотрю в одну точку, а Юлька каждый три минуты поднимается и натурально на стенку лезет. А в остальное время она судорожно пытается уснуть.

- Я уже пять часов рожаю, - говорит она. – С утра сюда приехала и мне всё хуже и хуже.

- А обезболивающих никаких не бывает? Наркоз, например? – Говорю. – Неужели за сотни лет ничего так и не придумали.

- Спиналка, но у меня могут быть противопоказания. Ну и кесарево.

- Давай кесарево делать! – хватаюсь я за соломинку.

- И мне потом со шрамом всю жизнь ходить? Нет уж, - ухмыляется она и тут же начинает стонать. – А-а-а-а-а!

- Всё, это невозможно, - говорю. – Давай кесарить, давай уже рожать, я не могу смотреть на то, как ты мучаешься.

- Да куда ты вскочил, – хватает она меня за руку. – Сиди. Я что зря терпела целых пять часов. И ещё потерплю. Да что же так болит! - Сжимает она зубы и чуть не плачет, хотя слёзы текут.

Время летит незаметно, и вот ещё полчаса пролетело. А значит у нас очередной осмотр. Заходит сразу два врача, один что-то там меряет, я не особо вижу что именно, да и не присматриваюсь. А другой статоскопом слушает её живот. Я так понимаю сердцебиение ребёнка.

- Есть раскрытие, четыре, - говорит сестра, и они с врачом уходят.

- Это много или мало? – смотрю я на Юльку.

- Надо десять, ну или хотя бы семь, чтобы они пузырь могли проколоть. Денис, я в туалет хочу.

- Так сходи.

- Куда? В Ведро! Отведи меня в туалет.

- Держись за меня, - помогаю ей встать и под ручку веду в уборную. Юлька вся дрожит и тяжко дышит. Она не плачет только потому, что сил у неё не осталось на то чтобы плакать, все силы на эти дурацкие спазмы ушли.

Мы доходим до туалета, и я помогаю ей сесть на унитаз. Предварительно простилаю его туалетной бумагой, а то мало ли тут какая зараза, хотя родом же, должно быть чисто.

Юлька сидит в туалете и прямо в этот момент у неё случается схватки, и она изо всех сил вцепилась в мою руку и держится. Не слышу, чтобы она в туалет сходила, просто стонет и дышит, так глубоко, как даже во время секса не бывает. Смотрю на неё, какая же она красивая, даже с пузом, с отёкшими ногами, с красными глазами, измученная и страдающая. Как же сильно я её люблю.

- Всё? – говорю.

- Я не сходила.

- Давай тогда.

- Я не могу… - плачет она. – Я по большому хочу, но не могу. А ещё мне нельзя.

Бедненькая, как же я хочу забрать себе часть её боли и страданий. Хочу, но не могу.

Мы возвращаемся из туалета, а нас уже поджидает врач. Он быстро что-то там измеряет и радостно сообщает нам:

- Есть открытие, будем пузырь вскрывать.

- Наконец-то, - улыбается Юлька, стойко переживая очередные схватки.

Врач поднимает повыше её кровать и устанавливает специальные подставки для ног. А я просто рядом сижу и смотрю на то, как он ставит внизу какой-та тазик и простилает всё там простынями.

- Пелёнки, - говорит, - вы с собой взяли пелёнки?

- Да, пакет в углу стоит, - сообщает Юлька.

Бегом за пакетом, распаковываю и протягиваю одноразовую пелёнку акушерке. Та прокладывает всё вокруг, после достаёт их герметичного контейнера спицу с крючком на конце, похожим на вязальный. Дальше я не смотрю, походу я слишком слабонервный, чтобы на такое смотреть. Но когда опять поворачиваюсь, то вижу следы какой-то жидкости со сгустками крови. Походу отошли воды и живот у Юльки уже не как барабан, а слегка притух.

--">