Александра Юрьевна Павлова - Моё сладкое наказание

невозможно, когда я пылаю праведным гневом. Я прорвалась сквозь образовавшийся круг и встала перед униженной девушкой, при ближайшем рассмотрении оказавшейся такой же первокурсницей, как и я.

— Чего надо? — грубо спросила девица, пылая гневным взором.

— О, у меня запросы масштабные. Боюсь, ты все не осилишь, — протянула я насмешливо.

— Что!? — взвизгнула девица. — Пошла прочь отсюда, мелкая.

При моем росте метр шестьдесят и при ее, явно больше ста восьмидесяти, я действительно была мелкой, что не мешало мне обидеться на столь нелестный отзыв. Тем более что мой рост — мой комплекс.

— Слушай, швабра, крупнокалиберная, — начала я, — взяла свой обед и иди отсюда, нечего к людям приставать.

Брюнетка опешила от удивления. А что я? Я за словом в карман не полезу, да и постоять за себя сумею.

— Какого черта ты вообще сюда влезла? — негодовала брюнетка, размахивая перед моим носом своим подносом. — Дуй отсюда, пока по смазливой роже не получила и без волос не осталась.

О, волосы моя гордость. Длинные, белокурые, они лежали завитые в крупные локоны до самой талии. Да и наглость у меня не менее шикарная.

— Рискни, — улыбнулась я брюнетке, чуть отступая назад, к стойке с едой и напитками.

— Ну, все, тебе конец, мелкая, — буквально прорычала брюнетка.

И в следующий миг, отставив поднос с едой в сторону, кинулась на меня. Я была к этому готова, поэтому за спиной уже сжимала рукой графин с соком, готовясь к тому, чтобы искупать наглую девицу.

Она была уже почти передо мной, когда в следующий миг произошло сразу несколько моментов. Брюнетка, уже на подлете ко мне, была обхвачена поперек плеч чьими-то мощными, явно мужскими, руками и отодвинута этими самыми руками за спину обладателя этих самых рук. Но ведь я же не виновата, что он возник так некстати, чтобы быть облитым мной с ног до головы! И я же не могу так резко остановить свою руку, уже занесенную для освежающего душа для брюнетки.

В общем, итог такой: стою я, зажимая рот ладошкой, чтобы из горла не вырвался удивленный возглас и смех одновременно, а напротив меня, облитый с макушки до мощных ботинок, а потому страшно злой и сверкающий дикими глазами, Алексей Князев.

Толпа вокруг замерла и, кажется, даже перестала дышать. Стою я, значит, не в силах сдвинуться с места, будто приклеенная к полу его диким, страшным и не менее удивленным взглядом. А он все смотрит. И

ничего не говорит. Только смотрит и все больше закипает, даже кулаки сжались. Лицо, и без того облитое красным томатным соком, буквально багровеет от ярости его обладателя. И тишина. Гробовая, поскольку

меня явно будут щас хоронить.

А я, решив понадеяться на шок данного субъекта, делаю шаг ему навстречу (толпа уже точно не дышит!),

и прижимаю пустой графин от сока к его груди. Он автоматически его берет в руки, а я, медленно так,

разворачиваюсь и топаю подальше от него. Передо мной даже толпа расступилась, образовав живой

коридор. Когда я почти дошла до середины столовой сзади раздается дикий, гневный рык:

— Стоять!

И я, взяв руки в ноги, или ноги в руки — смутно помню этот момент — коротко взвизгнула и ломанулась к выходу. Передо мной расступались удивленные студенты, когда я бежала по коридору, слыша позади тяжелый топот его ног. Оборачиваться не рискнула, боясь споткнуться и упасть. Но четко ощущала и слышала его приближение. Кто-то шарахался в сторону от меня, кто-то от бегущего за мной парня, но вывод один — мы почти беспрепятственно преодолеваем дорогу. Хотя, какую к черту, дорогу! Я же жисть свою спасаю! Мы уже пробежали несколько этажей, прежде чем я заметила дверь женского туалета и резко свернула туда, захлопнув и закрыв на замок. Тут же раздался сильный стук и крик:

— Открой!

— Нет, — жалко пискнула я.

— Я же все равно до тебя доберусь, — рычит разгневанный Алекс.

— Каким образом? — решила полюбопытствовать я. — Дверь же заперт…

И не успеваю я договорить, как он одним ударом ноги сносит дверь вместе с замком. Я испуганно вскрикиваю и отступаю, пока он приближается ко мне. Вот за моей спиной уже окно, а он все ближе и ближе. Когда я уже почти лежу на окне, а он надо мной нависает, он говорит:

— Ничего не хочешь сказать?

— Ты сам виноват! Нечего было подлазить!

Эх, язык мой — враг мой. Казалось бы, что злее быть невозможно, ан нет — возможно, еще как возможно!

— Маленькая, наглая…

— Попрошу без оскорблений, — --">