Александра Мурри - Вдохнови меня [СИ]

прытких и изменчивых слов. Они плохо давались, ускальзывали. Но другого способа объяснить все, что испытывал, не было. А если Маша будет слушать, то он будет говорить. Хоть всю ночь.

— Я не могу без тебя, — вновь та же фраза, эгоистичная, но в полной мере отражающая его состояние. — Не знаю… Наверное, это и называют любовью. Просто, прежде я не нуждался в ком-либо так, как в тебе. Ни в ком не нуждался.

Его ладонь непроизвольно пробралась под ее волосы и нежно поглаживала шею, обхватывала затылок, провоцируя дрожь. Маша ощущалась такой хрупкой в его медвежьих объятиях, беззащитной перед ним.

Не получалось у Павла полностью сдерживать порывы, свои руки в частности. Хотелось прижать к себе еще сильнее, ничего не объяснять, провести губами по шее, поцеловать в губы, удержать, чтобы не отвернулась и не вырвалась.

Мысли начали разбегаться, чего он сейчас никак не мог себе позволить. Надо найти слова, сказать ей, чтобы поняла и простила. Не имеет он права раскисать. Как, впрочем, и обнимать свою любимую. Но это было уже выше его сил.

Игра идет без правил. Если он плохо владеет словами, то будет использовать прикосновения. Будет руками и губами, всем телом показывать, как в ней нуждается. Докажет, что и она сама нуждается в нем так же.

Она его, он не может ее потерять. Пожалуйста, поверь Маша… И прости. Прости меня.

— Я нуждаюсь в твоем взгляде, — первая фраза, неуверенная попытка подобрать слова. — В твоем голосе, улыбке, маленьких и нежных руках. Просто, в твоем присутствии рядом.

Говоря это все, руки как оковы сплелись вокруг Машиного замершего тела. Его горячее дыхание обжигало щеку и шею. Еще пара сантиметров и губы коснутся ее уха.

— Не могу отпустить тебя… Любимая.

Так сложно и так просто. Вот он произнес это. Впервые в жизни признался в любви. Стало намного-намного легче. Ему.

А ей?

— Никогда больше не отпущу, — прерывистый вздох вырвался у обоих. — Прости меня, но я люблю тебя.

Голос охрип, Павел сильно зажмурил глаза и не выдержал. Все-таки провел сухими горячими губами по ее коже. Спустился от уха вниз по шее и обратно вверх к губам, прижался щекой к щеке.

Его кожа немного колючая, Маша безумно соскучилась по этому ощущению. Даже страшно, насколько можно за семь дней истосковатся по другому человеку. Не отклонилась от него. Но и не ответила.

Прошло еще некоторое время в тишине. Павел не ощущал, сколько именно, минуты или же часы. Только ощущение ее в своих руках. Лучшее из всех возможных, лучше, чем держать виолончель. То всего лишь инструмент, как бы ни был он богат возможностями. Кусок полированного дерева, а Маша… Она не инструмент для игры. Она его любимая женщина, без которой, как выяснилось, ему ничего в этой жизни не нужно.

Павел пошел в наступление. Проговорил, не отстраняя своего лица от нежной кожи:

— Пожалуйста, Маша, позволь мне быть рядом. Я не буду торопить тебя, заслужил… всего. И гнева и обиды. Но прошу, не прогоняй.

Маша замерла, даже дышала через раз, всем существом впитывая тихие слова. Она и не хотела бы их слышать, не хотела бы ТАК их слушать, но ее сердце… Оно билось в руках Павла и жило его словами, впитывало их.

Насколько она знала, этот мужчина никогда ничего не просил. Он брал и завоевывал, выигрывал, всегда уверенный в своей победе. До неприличия уверенный в собственных силах, таланте и удаче. Маша до сих пор не могла до конца осознать, что все эти признания говорит именно Павел, который в основном общался посредством коротких фраз, команд, невзначай брошенных ученикам терминов, односложных ответов.

Хозяин не произнесенного слова, раб сказанного вслух. Старинная арабская пословица как раз про него.

Мужчина ненавидел пустую, по его мнению, болтовню, и если бы не необходимость, молчал бы, наверное, все время. Другие способы самовыражения для него предпочтительнее. И Павел владел ими в совершенстве. Маша слышала его игру и всегда была от нее в восторге, в самом искреннем восторге, благоговея перед звуками. Любила, как он играл, его уверенность, низкий тембр и интонации. Вибрацию струн и его длинные красивые пальцы с коротко остриженными ногтями, двигающиеся по ним.

Но сейчас… слова важны.

Маша повернулась и посмотрела Павлу в глаза. В темноте при тусклом оранжевом свете из окна от уличного фонаря они казались совершенно черными и блестели. Темные, закрытые, бездонные колодцы. Она никогда их не поймет и не постигнет в полной --">