Дайна Чавиано - Остров бесконечной любви

ясно, что там сидит старуха.

Сесилия перевела взгляд на экран, где океан-самоубийца бросался на гаванскую Набережную, а Бенни в это время пел: «…когда тебя поцеловал я, душа моя нашла покой». Но мелодия вызвала в девушке чувства, противоположные смыслу слов. Сесилия нашла спасение в очередном глотке. Несмотря на желание все забыть, девушку одолевали постыдные эмоции, тошнота подступала при встрече с тем, что ей хотелось презирать. И это чувство ее пугало. Сесилия не узнавала сама себя в этом болезненном сердцебиении, которым отзывалось в ней болеро Бенни Море. Она обнаружила, что начинает тосковать по жестам и присловьям, даже по целым фразам, которые так ненавидела, когда жила на острове, – по жаргону окраинных кварталов. Ей до смерти захотелось услышать все это в городе, где в изобилии водятся «hi», «sweetie» и «excuse me», вкрапленные в испанский язык, который исходил сразу отовсюду, а потому ниоткуда.

«Боже мой! – подумала Сесилия, извлекая из бокала оливку. – Подумать только, сколько усилий я потратила там, чтобы выучить английский!» Девушка на секунду заколебалась: съесть оливку сейчас или оставить на последний глоток? «И все из-за того, что мне приспичило читать Шекспира в оригинале», – вспомнила она. И раскусила оливку. Теперь она его ненавидела. Разумеется, не плешивца из театра «Глобус» – его она боготворила по-прежнему. Но ей до смерти обрыдло слушать язык, который не был родным.

Сесилия уже раскаивалась, что в приступе ярости проглотила оливку, – ее мартини больше не походил на мартини. Она снова взглянула на угловой столик. Старушка сидела все там же, почти не притрагиваясь к бокалу, картинки на экране ее как будто гипнотизировали. Из колонок полился низкий жаркий голос, пришедший из другой эпохи: «Как больно, как больно остаться совсем одной…» О господи, что за банальность! Как, впрочем, и все болеро. Но именно это и чувствовала сейчас Сесилия. Ей стало так стыдно, что она поперхнулась. И надрывно закашлялась.

– Дорогуша, не пей так быстро, я сегодня не гожусь на роль няньки, – хохотнул Фредди, которого звали не Фредди, а Факундо.

– Перестань ее контролировать, – пробормотал Лауро по прозвищу Ла Лупе, который на самом деле звался Лауреано. – Не мешай ей заливать свои печали.

Сесилия подняла взгляд от бокала, ощутив на себе тяжесть молчаливого призыва. Ей показалось, что старушка на нее смотрит, но клубы дыма мешали в этом убедиться. Эта женщина действительно рассматривает столик, за которым сидят Сесилия и двое ее приятелей, или взгляд ее прикован к площадке, на которую выходят музыканты?.. Картинки перестали мелькать, и экран, точно райская птица, взлетел к потолку и пропал где-то среди потолочных перекрытий. Возникла секундная пауза, а потом музыканты заиграли с такой огненной страстью – аж душа в пляс пошла. И этот ритм причинял Сесилии неизъяснимую боль. Это было как укус воспоминаний.

Она заметила, как ошарашены туристы нордической внешности. Видимо, им непривычно наблюдать, как юноша с профилем лорда Байрона лупит по барабанам, словно в него вселились бесы, а рядом мулатка трясет косами в такт бегающим по клавишам пальцам, и здесь же негр с волшебным голосом и серебряной серьгой в ухе, похожий на африканского царя; негр пел во всех регистрах, так что оперный баритон неожиданно поднимался до совсем уж носовых звуков.

Сесилия скользнула взглядом по лицам соотечественников и поняла, чтó делает их столь привлекательными. Дело было в неосознанности смешения, в невозможности признать, что все они совершенно разных кровей, – а быть может, это было и не важно. Девушка посмотрела на соседей, и ей стало жаль этих викингов, пойманных в ловушку своего идиотского однообразия.

– Пойдем танцевать. – Фредди потянул ее за руку.

– С ума сошел? Я такое никогда не танцевала!

В юности Сесилия часто слушала песни о лестницах в небеса и кладбищенских поездах^[3]. Рок был бунтарством, и это наполняло душу страстью. Но юность ее умерла, и теперь Сесилия отдала бы что угодно, чтобы станцевать эту гуарачу^[4], заставившую всех посетителей подскочить со своих мест. Как она завидовала танцорам, которые вертелись, замирали, сплетались и расплетались, не сбиваясь с ритма!

Фредди утомился упрашивать и потянул за руку Лупе. И они вдвоем отправились на площадку танцевать в толчее. Сесилия сделала еще глоток своего доисторического мартини – напиток был уже на грани исчезновения. За столиками --">