Наталия Михайловна Терентьева - Бедный Бобик

посмотрела на себя в зеркало. Она – уже мама. Если внутри нее бьется другое сердце, начинается другая, новая жизнь. И только от нее зависит, какая она будет, эта жизнь. Жизнь ее ребенка.

* * *

Денис смотрел, как сильно выросшая за этот год дочка совсем по-взрослому держится на воде.

– Маргоша, осторожнее, ближе к берегу плыви! – крикнул он и подумал, что просто теперь он видит ее так редко, что стал замечать, как она растет.

Если твой ребенок вытягивается каждый день на полмиллиметра, ты на это не обращаешь внимания, когда ты рядом. А если за две недели, пролетающие между родительскими субботами-воскресеньями, он вырастает на семь миллиметров, то они как-то очень видны, эти семь самостоятельных миллиметров твоего единственного ребенка… Ох, права Оксанка, как всегда, во всем, везде – права…

Ведь и сам Денис, почувствовав вкус свободы за эти два года, теперь уже никогда, наверно, добровольно не расстался бы с ней.

Он с трудом мог теперь вспомнить свое отчаяние, когда два с половиной года назад Оксана объявила: им надо пожить отдельно. Денис испугался страшно. Испугался за дочку, испугался за свой дом – а где же он будет жить? Испугался за свой мир – как вообще все теперь будет у него? Начинать все сначала, как много лет назад? Но все оказалось совсем по-другому.

Разводиться они не стали. Денис остался жить один, а Оксана переехала в новую квартиру, предоставив ему – или себе? – возможность пять дней в неделю говорить «я», а не «мы». Сначала ему было так странно, так больно и одиноко в их бывшей семейной обители, где больше не звучал Маргошин топот и смех, не пахло любимыми Оксаниными капустными котлетами и горьковатыми духами «Этернити» – «Вечность»! Кто бы мог подумать… Вот тебе и крепкая Оксанкина ладонь… Вот тебе и «вечность».

Но прошел месяц-другой, и Денис стал привыкать. Он понял, что Оксана к прежней жизни не вернется, по крайней мере в ближайшее время. Но это оказалось так здорово – встречаться в субботу утром, натосковавшись за неделю… или насладившись свободой одиночества… Знать, что впереди целых два дня… всего два дня… А потом – снова пять дней с пустыми вечерами, пивом и телевизором… Пять дней свободы. Ты волен выбирать. Ты никому ничем не обязан. У тебя нет ограничений. Говорила так Оксана, или это понял сам Денис, теперь было уже не важно. Но это оказалось здорово.

Он не сразу решился привести домой Алену. А приведя – ничего не стал объяснять. Догадается как-нибудь сама. Захочет – спросит. Но она ничего не стала спрашивать. Смотрела-смотрела на него, да с тем и ушла, до следующего раза, захватив в пакете туфли – «сменную обувь», которую принесла с собой.

С месяц повытирав ладонью пыль с телевизора, Денис взял и спросил уборщицу на работе, милую интеллигентную женщину лет пятидесяти, не захочет ли она помогать ему по дому. Та согласилась, и даже с большой охотой, услышав, какую сумму Денис назвал. А для него это теперь не деньги – он больше чаевых оставляет за месяц в ресторане. Так решилось с хозяйственной частью одиночества. Все решаемо, если есть средства. Разве нет?

Денис вспомнил, как первый раз остался ночевать в Оксаниной квартире. Вечером он ловил взгляды жены, даже чуть разволновался. Это была новая игра, интересная и забавная… Когда Маргоша легла спать, Оксана ушла к себе в комнату, Денис подождал немного и постучался к ней.

Оксана не ответила, но спальня оказалась не заперта.

Денис тихо вошел, затворил за собой дверь, подошел к двуспальной кровати, на которой под мягким пухлым одеялом лежала его жена. В темноте ее светловолосую голову с коротенькой аккуратной стрижкой было еле видно на подушке. Оксана не шевелилась, но Денис чувствовал, что она не спит. Он присел на край кровати, положил руку туда, где должно было находиться ее бедро.

– Я тебе сейчас кое-что скажу, – тихо проговорила Оксана, приподнимаясь на подушке и кладя руки под голову. – Сядь-ка вон туда, – она кивнула на низкое кресло в углу. – Включи торшер.

Денис послушно сел в кресло и зажег свет. Оксана лежала, спокойно глядя на него. Лицо ее было намазано кремом, зеленая махровая повязка отодвигала со лба волосы. Все так привычно. Все, как раньше… Как будто не было этих ужасных одиноких вечеров в опустевшей без Маргоши и Оксанки квартире. Алена, когда приезжала, только подчеркивала его одиночество и неприкаянность – без них, без таких родных и ненаглядных… Да она еще, по своей дурости, держалась так, как --">