Анастасия Комарова - Совместимая несовместимость

дурацкий сервис?! Хотелось бы посмотреть, как он или она будет пить чай, задумчиво размешивая в нем собственные волосы. Сейчас-то они хоть падают на газету...

Иван поспешно сдувает влажные крошки волос, налипшие на Мишкины лицо и шею несоразмерно густой щетиной. И снова это легкое замирание внутри. Ему нет дела до текста — все читано-перечитано уже раз сто за последний год. Но фотография...

Значит, дело в фотографии. Второй раз за утро он видит изображение этого лица и уже успел устать от силы эмоций, которые оно вызывает. А ведь еще предстоит весь вечер общаться с оригиналом.

Вчера он этого не заметил. Не обратил внимания. Не до того было. Как-никак — автор! А вот она заметила. Внимательная. Как-никак — художница.

...На общей фотографии Мишка смотрит в сторону, явно не замечая объектива, так ловко поймавшего тот самый взгляд, то самое выражение лица, что потрясло его сегодня на портрете...

Яркая, пестрая послепремьерная суматоха, где уже перемешались артисты в гриме и критики в костюмах, режиссер в шарфике и VIP-гость в белых лаковых ботфортах. Тут же и Иван, с краешку, светится прилипшей улыбкой, нервно приобняв красавицу актрису.

В этой радостно-возбужденной толпе странно, почти неприлично выглядит, как всегда, красивое Мишкино лицо — без тени радости, хоть и с улыбкой, без намека на злобу, хоть и в таком контрасте с остальными, замученно-счастливыми мордами. Лицо ангела, добровольно выбравшего земную жизнь...

Осторожно, будто взрывное устройство, он положил газету на место.

Легкие, уверенные прикосновения надушенных рук и ритмичное позвякивание ножниц оказывали свое обычное действие. Он закрыл глаза и предоставил Пашке Итальянцу свободу самому решать столь важные проблемы, как длина волос на висках и макушке. Сам же тем временем продолжал безуспешные попытки понять, почему в двух бестолковых иностранных словечках ему вдруг послышались и обещание, и угроза...

Позже, смирясь с неотвратимостью предстоящей смены душистого, уютно-дорогого тепла на мокрый холод, он обернулся на уродливо-стильные двери салона, испытывая неожиданное удовольствие от того, как быстро и безжалостно осенний московский ветер расправляется и с модной укладкой, и с окружавшим ее терпким облаком дорогого парфюма.

Иван поднял воротник куртки — тот оказался холодным и мокрым. Задумчиво обходя лужи, он шел к дому.

На голове у него была «Desconnect Connection»...

Он даже не подумал разуться. Оставляя мокрые, густые следы, которые с готовностью глотает новый грязеотталкивающий ковер, быстро прошел в комнату.

Ему не терпелось снова взглянуть на портрет — не покидала глупая надежда, что рисунок просто померещился спросонья. Вторая надежда, не такая уж глупая, убеждала поверить в то, что, быть может, улыбка на нем была другой, не такой, как привиделось вначале...

Не оправдались ни та ни другая.

«Ну, в общем-то я так и думал... Всегда подозревал, что не бывает незаслуженного, внезапного счастья. Хотя заслуженное счастье — это что? Вообще издевательство какое-то...»

Потому-то и не очень удивился, увидев понимающую, сочувственную улыбку Мишки, обращенную к нему с портрета.

Кстати, как выяснилось, отсутствие неожиданности вовсе не смягчает удар — дыхание все равно с болью прервалось на целое мгновение.

И что она скажет ему сегодня вечером?

«Прости меня... Ты ведь все это знал...»

Конечно, он знал. И конечно, он простил. Полдела сделано, теперь ему лишь осталось научиться жить без нее. Без ее максимализма, без постоянной иронии, скрывающей слишком серьезное отношение к жизни. Без этого будет легко, но грустно. Настолько грустно, что сейчас он не может думать об этом.

Он, пожалуй, сделает вот что: откроет легкую, блестящую дверцу бара и нальет себе виски. Времени у него много, так что нальет побольше — столько, чтобы хватило на час-полтора одиноких раздумий, достаточных, чтобы прийти в себя. А потом все-таки пойдет на праздник. В конце концов, это и его победа тоже. А то, что она дается такой ценой, что ж... Это мы усвоили уже давно: хочешь что-то получить — плати. Да и цена не так уж велика. Просто все вернулось на круги своя. И грех жаловаться. А все равно больно.

...Серый воздух за окнами переполнен бодрым, агрессивно-напористым воем автомобильных гудков. Свист тормозов привычным шипом впивается в подсознание. На этом фоне дребезжание старого трамвая — тихая мелодия, уютная, успокаивающе-домашняя. От такого контраста становится совсем --">