Брижитт Бро , Доминик де Сэн Перн - Во имя любви к воину

собой, прихорашивалась для себя или для моего отца. Он же — ее полная противоположность: красив, опрятен, высок, силен, громогласен. Я так и вижу его, вальсирующего с огромными чанами теста и приказывающего ученикам поторапливаться. Женщины вились вокруг этого победителя, и он не заставлял себя долго упрашивать. Он любил устраивать холостяцкие мальчишники. Мы частенько слышали, как родители кричали друг на друга.

Энергии у меня было полно. Для моего возраста и роста даже слишком. Я шла напролом, бежала, болтала, спрашивала, пела, ничего не доделывая до конца. «Брижитт, ты невыносима! — повторяла мать. — Твой брат намного милей тебя». Я его сильно раздражала, своего старшего братца. Гнев делал его злым, а для убийственных слов нет возраста, особенно таких ранящих, что даже наедине с собой я не могу повторить их. Хотя нет, есть одна фраза, которую он часто выкрикивал мне в лицо: «Ты лишь жалкий выкидыш!» Короче говоря, я была оторвой, но никто не искал причину этого.

По четвергам, когда не было занятий в школе, отец брал меня с собой. Я очень любила располагать им единолично. Так хорошо было усесться рядом с ним в грузовичке, голубом «фиате», загруженном нашими сокровищами — караваями, плетенками, булками, багетами, которые мы развозили от фермы к ферме. Мне нравилось ездить по проселочной дороге, а особенно радовало то, как нас встречали крестьяне — с улыбками, ведь булочник всегда приносит только вкусные вещи.

Однажды после полудня отец остановил машину перед отдаленной фермой. Он вышел и кивнул в сторону маленького мальчика, игравшего во дворе: «Останься с ним, мне надо сказать пару слов его матери». Он протянул нам две шоколадки и исчез в доме. Время шло, мы с мальчиком много раз спели «Братца Якова», погонялись за курами, шумно разбегавшимися от нас, теряя перья. Но больше мы не знали, чем заняться. Наступала темень, у меня заканчивалось терпение. Отец сказал мне, чтобы я оставалась на месте, но ноги уже отказывались меня слушаться. Я позвала его. Ни звука. Я приблизилась к дому. Никого. Я заметила сарай и решительно направилась к нему. Он был закрыт на два засова. Я приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до задвижек, и с большим трудом приоткрыла дверь. В полумраке я различила вязанки сена, орудия земледелия, вилы, верстак. И я увидела его. Он изменял моей матери.

Мне было четыре года.

Чуть позже отец вернулся в машину, куда я, надувшись, спряталась. И мы снова отправились в путь, как если бы ничего не произошло, как если бы небо не стало вдруг черным и гнетущим. Понял ли он, что я его видела? Не думаю. Он казался спокойным, насвистывал даже. Я молчала, дорога покачивалась перед моими глазами, полными слез. Я еле сдерживала рыдания. Я абсолютно не имела понятия о том, что означало «заниматься любовью», но я знала, что отец виноват. Как он мог поступать так с матерью? И со мной, с его маленькой дочкой? Когда мы доехали, моя грусть переросла в ярость. Я выпрыгнула из машины и побежала к матери, чтобы все ей рассказать. Никто не проронил ни слова во время ужина. Я пошла спать. Прижавшись к брату в темноте, лежа под одеялом, я услышала крики и плач матери. Она угрожала бросить его. «Сейчас будет взрыв», — заключил брат, засыпая.

На следующий день все вошло в свою колею. У матери не хватило решимости забрать нас и уйти. Отец никогда не вспоминал об этом инциденте и ничего не поменял в своем поведении. Но разница для меня теперь была в том, что я знала, что произошло. И возмущение уже не покидало меня. Понемногу оно переросло в обиду на них обоих за то, кем они были.

Годы спустя родители оставили пекарное дело и открыли кафе. Там отец угождал посетителям за стойкой или на террасе. Сколько раз я слышала от него: «В любом случае я предпочитаю друзей семье». Думал ли он так на самом деле? Я, делая уроки за столом в глубине зала, держала ушки на макушке, как все дети; и мне было плохо, мне не хотелось жить. Я выросла, стала златокудрой красоткой, но голос во мне все время повторял: «Ты не способна понравиться мужчине».

Отец не скрывал своей ненависти к арабам. В 16 лет я влюбилась в молодого араба, мне нравились его черные глаза. В то время родители купили гостиницу. По ночам я спускалась по стене, чтобы присоединиться к подружкам-сверстницам и отправиться в город. По хорошо отрепетированному сценарию я закрывала дверь своей комнаты и шла в ночной рубашке в туалетную комнату, где предусмотрительно прятала вещи в груде белья. В --">