Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток

ребенком разве можно справиться одной? Совершенно невозможно, А у тети Вари все-таки есть какой-никакой опыт ухода за детьми, вот она и поможет, а то что ей одной в четырех стенах скучать? Когда он ушел в армию, мать переехала к тете Варе, и муж ее тоже переехал — наверное, ему тоже не хотелось в четырех стенах одному скучать.

Но когда Бэтээр вернулся из армии, в квартире уже не было ни матери, ни ее мужа, а были тетя Варя — слава богу! — и его полуторагодовалая сестра Полина, которая уже вовсю ходила и вовсю говорила.

— Ты кто? — строго спросила она, внимательно разглядывая его с ног до головы.

— Тимур, — сказал он. — Твой брат.

— Б-р-т-р-р, — старательно повторила она.

— А ты кто? — Тимуру очень понравилась его сестра и он хотел с ней как следует познакомиться.

— Пулька, — важно сказала она, похлопала себя растопыренной пятерней по пузу и деловито полезла к нему на руки. — Покатай. На шее.

С тех пор он и стал навсегда Бэтээром, а она — Пулькой, и стоило ему чуть зазеваться — она тут же садилась ему на шею. Тетя Варя говорила, что он сам ее балует. А кого еще ему баловать-то было? И сама тетя Варя Пульку баловала, ей тоже больше некого было баловать.

А мать похоронила своего третьего мужа, Пулькиного отца, продала его квартиру и уехала, а месяца через три позвонила и сказала, что вышла замуж, у нее вот такой новый адрес и вот такая новая фамилия. Всех фамилий матери Бэтээр не помнил, знал только, что в девичестве она была Авдеева, а потом Борисова, а еще потом, через какое-то промежуточное замужество, — Волкова, потому что он был Борисов, а Пулька — Волкова. А все остальные фамилии матери менялись слишком часто, и вообще дело не стоило того, чтобы их запоминать, тем более что никакого отношения они к жизни тети Вари, Бэтээра и Пульки не имели. Слава богу.

Только бы мать не надумала вернуться. Если бы тетя Варя была жива, он бы не так боялся. Тетя Варя всю жизнь была опорой мироздания и его личной каменной стеной. Тетю Варю мать почему-то опасалась… Сейчас ей опасаться некого, сейчас может, чего доброго, и вернуться… Как будто ему с Пулькой проблем мало.

Ага, вот он, номер двенадцать. Старенький совсем. Развалюха. Окошечки крошечные и почти у самой земли. Дверь низенькая, крылечко узенькое, ступенечки черненькие, досочки, наверное, гниленькие… Убожество убогое. Чего это Пульке здесь как медом намазано? Не иначе — колдунья эта ее тетя Наташа. Старая ведьма, которая привораживает детей затем, чтобы, например… Ой, нет. Зачем старые ведьмы могут привораживать детей — об этом думать совсем не хотелось. И так он уже старается ни газет не читать, ни телевизор не смотреть. Хоть бы уж с Пулькой все в порядке было… А то ведь убьет он эту старую ведьму, ей-богу убьет…

Бэтээр выскочил из машины, торопливо обогнул ее, широко зашагал к перекошенной калитке в просевшем под тяжестью лопухов заборе, решительно взялся за трухлявые досочки…

— Стоять, — зловеще сказали откуда-то не от дома, а вроде бы справа.

И недвусмысленно лязгнул металл. Совершенно недвусмысленно — что, он звуков таких не слышал, что ли? У него тоже есть охотничье ружье. Кажется, здесь все гораздо серьезней, чем он думал…

Бэтээр осторожно повел глазами вправо, быстро оглядел небольшой огород, заросший до невозможности, две старые яблони посреди огорода, плотный куст диких роз… Никого там не было, и спрятаться, в общем-то, негде было. Разве только за этими розами…

— Руки, — сказал тот же голос.

Бэтээр оторвал ладони от трухлявых досочек калитки, слегка поднял руки и даже развел их в стороны: что, мол, такое? Я не вражеский лазутчик, я тут просто так гуляю, извините, если помешал… А сам лихорадочно придумывал, как вызволить Пульку из этого притона бандитского. Ему бы только вызволить ее, а потом уж он так ее отлупит… Отведет душу и за все прежние нервотрепки, и за сегодняшний свой черный ужас… Только бы вызволить ее, дуру пубертатную.

Из-за розового куста вышло чучело с ружьем наперевес. Чучело было в линялом полосатом халате, в белой косынке, в черных очках и с бумажкой на носу. Ружье чучело держало слегка небрежно, но очень профессионально. Очень, очень профессионально. И целилось ему в живот.

— Погодь, Талька, не пуляй! — закричал тонкий веселый голос из-за спины чучела, от забора, отделяющего соседний участок. — Погодь, я счас Михалыча позову… Михалыч! Иди скорей, Талька счас опять кого-то --">