Олег Мироненко - Рыжий (история одиночки)

наконец до квартиры, долго искал ключи в дырявом кармане, не раздеваясь, прошёл на кухню, когда-то добротно и по уму сделанную для любимой стряпухи, а теперь грязную и распавшуюся на несколько бестолковых фрагментов: одинокий стол, сердито дребезжащий пустой холодильник, осиротевшая плита – глаза бы не видели этой устоявшейся разобщённости…

Он достал бутылку, замахнул сразу стакан первача, закурил, подумал… И вышел обратно в подъезд.

Вернулся он уже с рыжим маленьким зверьком, пугливо смотревшим с его рук на новый открывшийся ему за дверью мир огромными зелёными марсианскими глазами.

Степаныч опустил его на коврик в прихожей.

– Давай, принюхивайся, – напутствовал он котёнка, а сам наконец-то скинул пуховик, сдёрнул с ног ботинки и привычно завернул на кухню.

Он уже и забыл о новом жильце, когда тот, не переставая дрожать (хотя в квартире было тепло), просунул своё худющее тельце на кухню и стал осторожно тыкаться мордочкой сначала в плинтус, а потом и в ножку стола.

– А… Жрать, наверное, хочешь. – Степаныч осоловело зевнул. – Тогда жри суп.

Он подошёл к плите, на которой третий уже день стояла никак не желающая оказаться внутри угрюмого холодильника кастрюля с чем-то жидким, и плеснул в первую попавшуюся под руку плошку порцию размером с половник. Котёнок подошёл и понюхал. Пахло кислым. Он зажмурил глаза и принялся не очень ловко лакать розовым язычком то, что ему было предложено, пока в животе немного не потеплело. Тогда он отпрянул от плошки, виновато глянул по сторонам, содрогнулся от содеянного и тут же стал умывать лапкой мордочку.

– Брезгуешь, скотина, – прохрипел окончательно захмелевший к тому времени хозяин, и его свободный от цепей повседневности мозг тут же задумал план мести. Рыжик был заграбастан рукой-лопатой и перемещён в ванную, где и был сначала ошпарен душевой струёй, а затем обсыпан порошком и для контраста облит уже холодной водой. Делал всё это Степаныч, конечно же, не нарочно – так уж вышло, что руки ну никак не могли совладать с резьбой на краниках. «Всё, теперь мне точно хана… – отчётливо пронеслось вдруг в сознании котёнка то ли на языке его мучителя, то ли на каком-то собственном, открывшемся в роковые для него минуты. «Гады они все, гады…»

Через минуту, мокрый и дрожащий, он сидел рядом с батареей в комнате и отчаянно пытался слизать языком едкую дрянь, мёртво вцепившуюся в его свалявшуюся шкурлу. «Это всё потому, что я рыжий», – продолжал звучать голос в голове, пока горло душили спазмы слёз. «Рыжие все невезучие…» Однако, тут он был не прав. Из всего окота – а было их шесть: два сереньких, чёрненький, две кошечки трёхцветки, и он один, рыжий, – выжил только он. Не было уже и мамы-рыжухи, шуганной собакой под колёса машины. Ну, а про папашу и говорить нечего – след кошачьей родословной тут как раз и терялся вместе с нарисовавшимся и вмиг исчезнувшим родителем.

Долго ещё вылизывал себя круглый сирота (не принимать же в расчёт, в самом деле, наглого залётного кошака), пока окончательно не выбился из сил. Тогда он побрёл прочь от опостылевшей батареи, мимо дивана с храпящей на нём сволочью, и доковылял наконец до коридора, где на полу валялся пуховик. В его-то грязный рукав, превозмогая приступы тошноты от съеденного и вылитого на него (гордость, гордость обитала в этом щупленьком тельце) и забрался бедолага, наконец-то согрелся и уснул.

… С утра была суббота. Степаныч прекратил храпеть, перевернулся с боку на бок, ловко сбалансировал на краю дивана и проснулся. Поднявшись и удостоверившись, что бежать никуда не надо, он с хмурым видом, в синих до колен солдатских трусах и линялой майке, сунул ноги в тапки и зашагал в санузел. В прихожей он узрел валяющийся на полу пуховик, скривился, как от зубной боли, поднял его и сильно встряхнул – право, не понятно зачем. Из рукава тут же вывалился рыжий комочек, ударился об пол, корявенько уселся на задние лапки и потешно замотал головой. Потом одновременно открыл глаза и рот и пискнул. И сразу же задрожал.

– Так…. – выдавил из себя Степаныч. – Не приснился всё-таки.

Некоторое время он стоял и смотрел на котёнка, потом покачал головой:

– И в чём душа держится… Рыжик ты Рыжик.

И пошёл бриться.

… Через пол-часа Рыжик бойко лакал молоко с накрошенным в него батоном, жмуря глазки от удовольствия, а Степаныч по старой привычке курил в форточку и наблюдал за ним, хмуря брови.

– Вот так… И хрен ты когда от меня кошачьей --">