Сергей Владимирович Михалков - Смех

class='book'> ДВЕ ПОДРУГИ «Красиво ты живешь,

Любезная сестрица! —

Сказала с завистью в гостях у Крысы Мышь. —

На чем ты ешь и пьешь,

На чем сидишь!

Куда ни глянешь — все из-за границы!» —

«Ах, если б, душенька ты знала, —

Со вздохом Крыса отвечала,—

Я вечно что-нибудь ищу!

Я день-деньской в бегах за заграничным —

Все наше кажется мне серым и обычным,

Я лишь заморское к себе в нору тащу:

Вот волос из турецкого дивана!

Вот лоскуток персидского ковра!

А этот нежный пух достали мне вчера —

Он африканский. Он от Пеликана!»

«А что ты ешь? — спросила Крысу Мышь. —

Есть то, что мы едим, тебе ведь не пристало!»

«Ах, душенька! — ей Крыса отвечала.—

Тут на меня ничем не угодишь!

Вот разве только хлеб я ем и сало!..»

Мы знаем, есть еще семейки,

Где наше хают и бранят,

Где с умилением глядят

На заграничные наклейки…

А сало… русское едят!

ЛЕВ И ЯРЛЫК

Проснулся Лев и в гневе стал метаться,

Нарушил тишину свирепый, грозный рык:

Какой-то зверь решил над Львом поиздеваться —

На Львиный хвост он прицепил ярлык.

Написано: «Осел», есть номер с дробью, дата.

И круглая печать, и рядом подпись чья-то…

Лев вышел из себя: как быть? С чего начать?

 Сорвать ярлык с хвоста?! А номер?! А печать?!

Еще придется отвечать!

Решив от ярлыка избавиться законно,

На сборище зверей сердитый Лев пришел.

«Я Лев или не Лев?» — спросил он раздраженно.

«Фактически вы Лев! — Шакал сказал резонно. —

Но юридически, мы видим, вы Осел!»

«Какой же я Осел, когда не ем я сена?!

Я Лев или не Лев? Спросите Кенгуру!»

«Да! — Кенгуру в ответ. — В вас внешне, несомненно,

Есть что-то львиное, а что — не разберу!..»

«Осел! Что ж ты молчишь?! — Лев прорычал в смятенье. —

 Похож ли я на тех, кто спать уходит в хлев?!»

Осел задумался и высказал сужденье:

«Еще ты не Осел, но ты уже не Лев!..»

Напрасно Лев просил и унижался,

От Волка требовал, Шакалу объяснял…

Он без сочувствия, конечно, ни остался.

Но ярлыка никто с него не снял.

Лев потерял свой вид, стал чахнуть понемногу.

То этим, то другим стал уступать дорогу.

И как-то на заре из логовища Льва

Вдруг донеслось ослиное: «И-аа!»

Мораль у басни такова:

Иной ярлык сильнее Льва!

БЕЗ ВИНЫ ПОСТРАДАВШИЕ

Прослушать певчих птиц однажды пригласили

Начальство — Льва. (Лев был в чинах и в силе.

И перед ним, дыханье затая,

На задних лапках многие ходили).

Лев прибыл на концерт. На сцену попросили

Певцов: Скворца и Соловья.

Перед лицом таким, робея от волненья,

Чуть арию свою не позабыл Скворец.

Но под конец

Так разошелся молодец,

Такое на него напало вдохновенье,

Что диву бы дался любой ценитель пенья.

Какой солист!

То вдруг защелкает, то перейдет на свист.

То иволгой кричит, то кенарем зальется.

Кудахчет курицей, как человек, смеется.

И выходкам веселым нет конца!

Но тут заметили, что, слушая Скворца,

Ни разу Лев не улыбнулся.

Напротив — даже отвернулся!

Вот Соловья черед. Лев морщится опять!

Что это значит? Как понять?..

Ему на месте не сидится.

Он хочет встать!

Его с трудом удерживает Львица…

А Соловей?.. Как сладко он поет!

Какие он верха берет!

Но, гривою тряхнув, Лев с места вдруг встает

И, не дослушав песни Соловьиной,

Уходит со своею половиной…

Лиса уж тут как тут: «Певцы тому причиной!

Кто их назвал «солистами лесов»?

Ни дикции, ни голосов!

На Льва все время я смотрела —

Он возмущался то и дело!

Скандал! Позор!»

И отдан был приказ: «Певцов направить в --">