Мерлин Маркелл - Антимуза

облечена в незабываемо обычные шмотки с китайского рынка. Да все, все в ней было настолько обычное, что я растекся, как масло на сковородке.

Чудо, посланное небесами!

— Прошу, подождите минуту…

Я спешно вернулся к анонимным поэтам. Те утирали слёзы очередному нытику.

— Я нашёл спасение! — объявил я. — Это антимуза. Пожалуйста, входите!

Растерянная девица предстала перед рифмоплётами. Дружный ах сотряс комнату. И как было не ахать? Ланиты моей встречной не пленили нежно-рассветным румянцем, и брови не заставляли судорожно искать рифму к «коромыслу». Но вместе с тем она была сверхъестественно притягательной, и это напрочь отсекало нужду в поиске других женщин — для вдохновения, конечно же. Для погрязших в зависимости поэтов она идеальна.

— Я пойду? — вырвал меня из сонного счастия голос незнакомки.

А я и вправду был в ту минуту счастливей всех людей на земле — я ведь нашёл успокоение всем этим неприкаянным поэтам, спас их от осенней хандры длиной в целую жизнь… Какое «Я пойду?» Никуда ты не пойдёшь! Подумаешь, надоело смотреть на наши скучные морды!

Дальше я хотел бы рассказать, что мы взялись за руки и принялись водить хоровод вокруг антимузы, пока та радовала нас беднотой своих эмоций; рассказать, что продолжалось это молчаливое действо до самой ночи, а утром возобновилось, перенося нас уже в другой мир, где нет боли и желания о ней писать… Хотел бы, но всё пошло кувырком.

Антимуза устремилась к двери, страдающие анонимы очнулись и погнались за ней. К сожалению, физическая конституция поэтов, презиравших всяческую телесную нагрузку ввиду её низменности, оставляла желать лучшего, и девица быстро оставила их позади. Я тоже бросился в погоню за антимузой, и вот мы уже бежали по широкому коридору обветшалого «дэ-ка»: легендарно обычная девушка, следом я, и вдалеке грохочущее стадо. Уборщица проводила нас округлившимися под блюдце глазами.

— Девушка! Ради всех святых! Приходите хотя бы к нам на собрания! — воскликнул я, но одышка душила меня. Из горла вырвалось только подобное жуткому, древнему заклинанию «Дефшка! Айвсехых! Ихаытеашибраня!», что лишь подстегнуло беглянку прибавить ходу. Но я тоже был не лыком шит, и у самого выхода дотянулся до антимузы, схватился рукой за ремень её абибасовской сумки.

Дева сбросила ношу с плеча и исчезла в дверях.

Мы остались ни с чем. То есть, с сумкой, в которой не было (и не могло быть) ничего необычного. Мы часами потом перебирали мусор, которым всегда полны девичьи сумки, но ничто не могло нам подсказать, в чём же была её тайна. Расчёска, круглое зеркальце, фантики, носовые платки, ручка — всё безлико, всё бесполезно. Пришлось распрощаться друг с другом на горькой ноте.

Ночью разошёлся ливень, разгремелся по железной крыше, обеспечив мне, чердачному жителю, стойкую бессонницу. Что за погода — то снег, то дождь! Из одного угла пахнУло свежестью, из другого — плесенью. Темно; только еле различимое, замутнённое тучей пятно луны в крошечном окошке… И этот дождь — он никогда не кончится, я почему-то в этом уверен.

Сердце моё сжалось от желания писать стихи. Сегодня, наедине с собой, я всё-таки смог признаться, что ходил на собрания вовсе не из-за любви к халявному печенью — я тоже был зависим. Луна-одна-бледна-влюблена.

Чтобы отвлечься, я решил опять зарыться в хлам с головой. Свет фонарика выхватил смятый чек, на который мы с поэтами в прошлый раз не обратили внимания.

Антимуза рассчиталась по именной карте! А весь секрет… весь её секрет скрывался в имени!

Чек гласил: «MARIYA SJYUEVA», то есть — Мария Сьюева.

--">