Александр Александрович Ивченко - Снимать штаны и бегать

свет Божий, акушер Голомёдов вдруг неизвестно почему распустил нюни и удалился покурить на крыльцо… Как встретит жестокий мир беспомощного младенца?! Кирилл задохнулся от ужаса… Но тут взгляд его упал на Василия. Вот он – тот человек, которого оставили присматривать за роженицей, а он самовольно покинул свой пост.

– Ты! Как ты мог? – закричал Кирилл. – В самый… ответственный момент?! Ты хоть представляешь, что там происходит? Журналисты?! Кандидат?! Меценат? Скульптор?! Краевед твой придурковатый?!

Кирилл кричал все громче, и паника охватывала его все сильнее.

– Сейчас… Там… решается судьба… А ты?! Ты!!!

Раздайбедин снова пожал плечами и улыбнулся:

– Да не пропадет наш Харитон… А если вдруг и скажет чего лишнего – так ведь должны же избиратели иметь хоть небольшой шанс узнать, за кого они на самом деле голосуют…

– Ты!.. – воскликнул Кирилл, и горло его сдавил спазм. Ветер снова донес с площади эхо оркестра. Голомёдов посмотрел на Раздайбедина, оглянулся на площадь, перевел глаза, полные злых слез, на зеленую тетрадь.

– Я должен… Похороны… Мне нужно быть там! – проговорил он, обращаясь неизвестно к кому. И никто ему не ответил. Тогда Кирилл круто развернулся на каблуках и почти побежал по проулку, удаляясь от Беспуты.

Василий проводил его глазами. Голомёдов добежал до распахнутых желто-розовых ворот и остановился, как вкопанный. Он скользнул глазами по расписному, словно сказочный терем, дому и двинулся, было, во двор. Но, не сделав и шага, вновь замер. Замешательство было коротким – Голомёдов зябко подернул плечами и бросился дальше – к площади. Перед тем как сорваться с места, он с отчаянием швырнул что-то на обочину – в придорожную грязь.

– Ты тоже вернешься на площадь? – услышал Василий голос Елизаветы. Он обернулся к девушке и заглянул в ее карие глаза, полные тревоги.

– Ты пойдешь… – обреченно вздохнула она. – Тебе тоже надо идти…

Раздайбедин опустил взгляд и ничего не ответил. Он поправил очки, потер переносицу и вдруг отрицательно покачал головой – будто взмахнул воображаемым хвостом:

– Идти надо. Но не туда.

Осенний ветер, пролетая над Беспутной Слободой, заглянул и в кривой проулок. Здесь он сразу же запнулся о черную изгородь и зацепился краем своей невидимой одежды за сухой бурьян. Пытаясь высвободиться, ветер напряг силы и рванулся вверх. От неожиданного порыва захлопали ставни, по лужам пробежала рябь. Зеленая тетрадь, брошенная Голомёдовым на обочину, зашелестела страницами. Обиженный ветер взвился и умчал, даже не взглянув на синие буквы.

Дождь оказался любопытнее и близоруко припал к последней странице, исписанной рукой Голомёдова:

«Мог ли я этому помешать? Я – всего лишь маленькая шестеренка, которая вынуждена крутиться в адской машине! Кто мог знать, что под ее зубья попадет Памятник Всем людям?! Я не могу его вернуть, как бы страстно я этого ни желал. И я не знаю, что мне теперь делать…

Что делать?

Мне остается только одно – снять штаны, и бежать, куда глаза глядят…»

Эпилог

Говоря по совести, история-то наша уже закончилась. Все, что могло служить хоть сколько-нибудь пригодной пищей для ума, уже давно подано к столу и кое-где даже разжевано.

Но вдумчивый читатель должен согласиться, что книжная действительность, как бы талантливо она ни была воспроизведена на страницах литературного произведения, все-таки отличается от действительности, так сказать, текущей и повседневной. Отличается хотя бы тем, что все художественные произведения имеют финал. Они оканчиваются счастливо или трагично, удачно и не очень. Все сюжетные линии сходятся, наконец, в той самой единственной точке, которую автор со вздохом облегчения ставит на последней странице своего литературного труда. Жизнь, напротив, состоит сплошь из открытых финалов. То, что кажется точкой, на самом деле оказывается лишь началом новой сюжетной линии. Куда она приведет и когда закончится – решает несравненно более мудрый и талантливый Автор, чем все писатели Земли вместе взятые.

Ах, как же хочется порою хоть в чем-то уподобиться Ему: оставить вопрос без ответа, поставить не точку, а многоточие! Но, увы – в нашем исполнении это будет не мудрая многозначность, а всего лишь знак препинания…

А потому не будем загружать почтенную публику лишней работой, заставляя домысливать концовку. Это, как минимум, непорядочно по отношению к читателю. Долготерпение, с которым он добирался до --">