Игорь Миронович Губерман - Закатные гарики. Вечерний звон (сборник)

простили.

* * *

Глазея пристально и праздно,

я очень странствовать люблю,

но вижу мир ясней гораздо,

когда я в комнате дремлю.

* * *

По чувству, что долгом повязан,

я понял, что я уже стар,

и смерти я платой обязан

за жизни непрошеный дар.

* * *

Пора уже налить под разговор,

селедку покромсавши на куски,

а после грянет песню хриплый хор,

и грусть моя удавится с тоски.

* * *

Пишу я вздор и ахинею,

херню и чушь ума отпетого,

но что поделаешь – имею

я удовольствие от этого.

* * *

Меж земной двуногой живности

всюду, где ни посмотри,

нас еврейский ген активности

в жопу колет изнутри.

* * *

Дикая игра воображения

попусту кипит порой во мне —

бурная, как семяизвержение

дряхлого отшельника во сне.

* * *

Жить беззаботно и оплошно —

как раз и значит жить роскошно.

* * *

Я к потрясению основ

причастен в качестве придурка:

от безоглядно вольных слов

с основ слетает штукатурка.

* * *

Мне неинтересно, что случится

в будущем туманном и молчащем;

будущее светит и лучится

тем, кому херово в настоящем.

* * *

Когда текла игра без правил

и липкий страх по ветру стлался,

то уважать тогда заставил

я сам себя – и жив остался.

* * *

Я ценю по самой высшей категории

философию народного нутра,

но не стал бы относить к ветрам истории

испускаемые обществом ветра.

* * *

Трагедия пряма и неуклончива,

однако, до поры таясь во мраке,

она всегда невнятно и настойчиво

являет нам какие-нибудь знаки.

* * *

Я жизнь мою листаю с умилением

и счастлив, как клинический дебил:

весь век я то с азартом, то с томлением

кого-нибудь и что-нибудь любил.

* * *

Блаженны нищие ленивцы:

они живут в самих себе,

пока несчастные счастливцы

елозят задом по судьбе.

* * *

Вдоль организма дряхлость чуя,

с разгулом я все так же дружен;

жить осмотрительно хочу я,

но я теперь и вижу хуже.

* * *

Я к эпохе привернут, как маятник,

в нас биение пульса единое;

глупо, если поставят мне памятник:

не люблю я дерьмо голубиное.

* * *

Ты с ранних лет в карьерном раже

спешил бежать из круга нашего;

теперь ты сморщен, вял и важен —

как жопа дряхлого фельдмаршала.

* * *

По многим ездил я местам,

и понял я не без печали:

евреев любят только там,

где их ни разу не встречали.

* * *

В пустыне усталого духа,

как в дремлющем жерле вулкана,

все тихо, и немо, и глухо —

до первых глотков из стакана.

* * *

Уже виски спалила проседь,

уже опасно пить без просыпа,

но стоит резко это бросить,

и сразу явится курносая.

* * *

Любил я днем под шум трамвая

залечь в каком-нибудь углу,

дичок еврейский прививая

к великорусскому стволу.

* * *

Глаза мои видели,

слышали уши,

я чувствовал даже

детали подробные:

больные, гнилые,

увечные души —

гуляли, калеча

себе не подобные.

* * *

Жизни надвигающийся вечер

я приму без горечи и слез;

даже со своим народом встречу

я почти спокойно перенес.

* * *

Российские невзгоды и мытарства

и прочие подробности неволи

с годами превращаются в лекарство,

врачующее нам любые боли.

* * *

Был организм его злосчастно

погублен собственной особой:

глотал бедняга слишком часто

слюну, отравленную злобой.

* * *

Я под солнцем жизни жарюсь,

я в чаду любви томлюсь,

а когда совсем состарюсь —

выну хер и заколюсь.

* * *

Житейскую расхлебывая муть,

так жалобно мы стонем и пыхтим,

что Бог нас посылает отдохнуть

быстрее, чем мы этого хотим.

* * *

Затаись и не дыши,

если в нервах зуд:

это мысли из души

к разуму ползут.

* * *

Когда я крепко наберусь

и пьяным занят разговором,

в моей душе святая Русь

горланит песни под забором.

* * *

Кипит и булькает во мне

идей и мыслей тьма,

и часть из них еще в уме,

а часть – сошла с ума.

* * *

Столько стало хитрых технологий —

множество чудес доступно им,

только самый жалкий и убогий

хер живой пока незаменим.

* * *

Если на душе моей

--">