Полина Люро - Простите, профессор!

Маша кивнула, и через несколько мгновений в комнату зашёл довольный Петров, а ухмылка с лица Дмитрия Ивановича сползла как блин с масленой сковороды. Петров относился к самому неприятному типу студенческой братии ― наглый, непробиваемый и до ужаса настырный. Забыть его было невозможно. Высокий, рыжий, с вихрастой, покрашенной зелёными пёрышками чёлкой, он уже две недели осаждал Дятлова, снова и снова пытаясь получить у него заветный допуск к экзамену.

— Простите, профессор! Я, наверное, не вовремя. Но Вы сами обещали объяснить, в чём была моя ошибка в прошлый раз. Сказали, мол, заходите, Петров, поговорим, надеюсь, хоть на этот раз до Вас дойдёт, ― и, выпалив это, он счастливо заулыбался. А у профессора, державшего в руках тётину книгу, внутри всё задрожало от гнева. Но он сдержался.

— Во-первых, Петров, я Вас к себе домой не приглашал, речь шла о кафедре. И даже в этом случае надо было предварительно созвониться со мной и договориться о встрече…

— Простите, профессор! Но Вы мобильный отключаете, и на кафедре Вас поймать невозможно. А я так мечтаю о зачёте, знаете, как я Вас уважаю… ― и он уставился на замученного Дмитрия Ивановича незамутнённым совестью взглядом ясных голубых глаз.

— Остановитесь, Петров. Я таких как Вы встречал уже не раз, и лестью от меня ничего добиться невозможно. Взяток ― не беру, принимаю исключительно знания, при этом ― хотя бы «на троечку». Просто возьмите в руки учебник, вместо того, чтобы бегать за мной, как Ромео… ― сказал и нахмурился, потому что прозвучало как-то не очень, ― садитесь на диван, раз уж пришли, подождите минуту, я сейчас закончу с книгой.

Петров тут же расположился на любимом профессорском кожаном диване и с интересом стал рассматривать кабинет. В это время профессор раздражённо вернулся к просмотру начатого им интересного отрывка на латыни, которой, к слову, он владел в совершенстве. Последняя фраза показалась ему простой абракадаброй, набором непонятных слов, и, совсем забыв, что не один, Дмитрий Иванович удивлённо повторил её вслух. Петров, сам не зная почему, сделал тоже самое. Просто прозвучало прикольно…

Через мгновение в кабинете уже никого не было. Пропали и учёный, и его нерадивый, но настойчивый студент. Книга же вместо того, чтобы упасть на пол, плавно спланировала в самый центр стола, подмигнула кому-то нарисованным на обложке глазом, после чего тоже растаяла в воздухе…

Профессор не сразу понял, почему вдруг так резко похолодало. Он стоял среди огромных мусорных пакетов, коробок с объедками и пластиковых бутылок, а в воздухе витали странные, но очень привлекательные запахи. Раньше его нос никогда не различал такого количества ароматов, а сейчас ― они плыли вокруг, обволакивая и неотвратимо маня к себе.

Он прикрыл глаза и, зачем-то двигая носом, пошёл прямо к самому сильному из них, доносившемуся из огромной, нависавшей над ним картонной коробки. Неужели пицца? В чём дело? Раньше Дмитрий Иванович терпеть её не мог, а сейчас просто захлёбывался слюной, так ему хотелось впиться зубами в этот большой, хотя уже кем-то и обкусанный кусок.

Однако резкий незнакомый запах его остановил. Из-за коробки вынырнула толстая серая крыса размером чуть больше самого профессора, окинула его презрительным взглядом маленьких чёрных глаз и буркнула:

— Куда лезешь, пришлый? Это моя еда, и нечего так рот разевать, гнилые зубы застудишь! Ну что, плохо понял? Тогда я тебе доходчиво объясню, ― тут же весьма больно укусив его за плечо.

Перепуганный до полусмерти Дмитрий Иванович спрятался за другой коробкой и сидел за ней, скорчившись в три погибели, с ужасом пытаясь понять, что за страшный сон ему привиделся и как поскорее проснуться. Сильно ныло укушенное плечо, и это было странно. Холодея от дурного предчувствия, он взглянул на укус и чуть не закричал: на нём не было привычного лёгкого домашнего костюма ― только покрытая шестью серая шкура…

Бедняге поневоле пришлось внимательно себя осмотреть. Никогда раньше он не видел ничего кошмарнее: профессор превратился в крысу, и окружавшие его коробки и мусорные пакеты вовсе не были огромными, просто он сам ― стал маленьким… Старушечье хихиканье над ухом:

— Ну как тебе новый облик, племянничек? ― заставило его пошатнуться. Последней мыслью перед тем, как потерять сознание, стала невероятная догадка: