Алексей Владимирович Большаков - Страшное проклятие (Шедевр и другие похождения Эдика. Утриш.)

станции, а Шкода снимал комнату в Лахте. Комната оказалась с отдельным входом на первом этаже частного деревянного дома. Фёдор причитал Эдику свой рассказ «Ужас», где он описывал ощущения человека, провалившегося в канализационный люк.

Рассказ был весьма странным, показался Эдуарду каким-то бессмысленным, бесполезным, но Эдику очень доброму в душе человеку было как-то нехорошо, нелюбезно критиковать, придираться к неокрепшему ещё творчеству, и он, боясь огорчить малознакомого, в сущности, человека, похвалил Илью.

Кто-то рассказал потом Эдику, как Шкода ко многим приставал со своим рассказом, приговаривая: «Вы знаете Эдика Смирнова? Он работает в полиграфическом университете, прекрасно разбирается в литературе и оценил моё произведение по достоинству».

Шкода предложил свой рассказ сразу нескольким солидным литературным журналам, затем на какое-то время снова исчез, и вот этот ночной звонок, вовсе не обрадовавший Эдуарда. И всё же поспешность, с которой Фёдор требовал встречи, не могла не интриговать, настойчивость читать повесть именно Эдику льстила его самолюбие. Эдик отряхнулся ото сна и приехал в Лахту, готовый с головой окунуться в творчество поджидавшего его приятеля.

Они встретились в дверях маленькой комнаты. Фёдор был в рваной майке, огромных семейных трусах, уличных сандалях, нацепленных на босую ногу. Лицо его светилось радостным возбуждением, волосы торчали во все стороны, упругие вены вздулись у висков.

Проходи скорей! — громогласно изрёк Шкода, без церемоний усадил Эдика в скрипучую кровать, сам оседлал единственный стул, эффектно, словно пещерный человек, стремящийся выжать огонь, потёр ладони рук и, откашлявшись, приступил к чтению.

Повесть с интригующим названием «Малыш и мир» начиналась своеобразно: «Больше всего на свете Мария любила свою работу. Каждый день приносил ей новые знакомства, новые ощущения и наслаждения. Работа доставляла ей истинное удовольствие, ни с чем не сравнимую радость, возвышающую чувство собственного достоинства. И как можно не радоваться, когда прекрасно знаешь своё дело, когда твоё ремесло, твой вдохновенный труд расправляет мужчинам морщины, делает их стройными, красивыми и мужественными.

Мария работала проституткой в гостинице «Москва». Её трудолюбие не имело предела, и в поисках новых связей, новых клиентов она ждала известного всей округе Женьку Титова, сутенёра по кличке Малыш».

Слегка шокированный таким началом, Эдик улыбнулся, припоминая, что у Шкоды в студенческие годы имелся недруг, которого так же звали Женька Титов. Фёдор принял улыбку Эдуарда за одобрение и продолжил чтение:

«Малыш запаздывал. Мария прислонилась к столбу и нежилась в лучах повисшего над самой линией горизонта солнца, окутавшего всё вокруг себя мягким, ласкающим как прикосновение матери светом».

Погоди, прервал повествование Эдик, ты когда-нибудь видел в городе солнце, повисшее над самой линией горизонта?

Что? — удивился Шкода, явно не ожидавший такого замечания. — Известно ли тебе, что солнце скрывается за горизонтом, а потому перед закатом всегда висит над самой его линией?

Но в городе же дома, они мешают созерцать горизонт…

Это не важно. Если кто спросит, скажу, что действие происходит на пустыре, прервал Эдика Шкода. — Скажи лучше, как начало? Красиво написано?

Ничего себе, хмыкнул Эдик, и удовлетворённый Фёдор стал читать дальше.

Повествование разворачивалось своим чередом, становилось всё более напряжённым. Но вскоре прозвучал эпизод, заставивший Эдика прервать приятеля вновь. Во время очередного приёма трудолюбивой Марией иностранного туриста группа озабоченных милиционеров устраивает в гостинице облаву, и когда дверь номера Марии выламывают вооруженные люди в масках, иностранец нагишом выскакивает в окно и мчится по спящему городу с закрытыми глазами, чудом проскакивая перед самым носом изумлённых водителей грузовиков, легковушек и маршрутных трамваев.

Как же так? — удивился Эдик. — Как можно бегать с закрытыми глазами?

Из-за возбуждения. От страха закрыл и бежит. Этой сценой я чётко передаю состояние перепуганного человека, с достоинством ответил Шкода.

Но в городе нельзя так бегать! В дом врежешься или…

Да ты не понял! Это же метафора, преувеличение.

Странная какая-то метафора.

Настойчивость Эдика разозлила Шкоду:

Что привязался: город, дома! Слепые вообще не --">