Евгений Карасев - Симпозиум

Это радовало меня – меньше народу, больше кислороду. Дай-ка, я думаю, подышу здесь, сяду на скамеечку, съем прихваченный в отеле круассан и насладюсь жизнью. Сел, стал есть и наслаждаться. Воздух в Париже замечательный. Чистый и свежий, а на бульваре Перье еще и напоенный запахами цветущих там цветов и кустарников, лоха серебристого, например, рядом с которым я заседал и был, мягко скажем, удивлен, когда из-за куста внезапно вышла шикарная блондинка лет тридцати, весьма ярко накрашенная для парижанки, и негромко, но внятно произнесла, глядя в мою сторону, делая акцент на финальную гласную:

– МинЭт, минЭт, минЭт…

Круассан застрял в моем горле, мысли заметались в голове:

«Это что – парижская реинкарнация химкинской Анжелы или «мамки» её, или их двоих в одном лице, смысле в теле, смысле в…да, какая на фиг разница! А какое бесстыдство! Вот так запросто, УТРОМ! НА БУЛЬВАРЕ! Предлагать услуги интимного плана! Ну ваще!»

Блондинка тем временем приблизилась ко мне, беспрерывно бубня свое призывное девичье слово и, проходя мимо меня, еще и добавив к нему совсем уж унизительное:

– Кысь-кысь!

– Пардон, мадам! – не выдержал я и, не зная французского, добавил: Ду ю спик инглиш?

– Уви, в смысле, йес, говорю немного, – с легким нетерпением глядя не на меня, а куда-то в дальние кусты, ответила мне на английском девушка.

«Я ей что – не подхожу? Чего она кочевряжится? Или у неё договоренность с каким-нибудь определенным шевалье о встрече в кустах и сейчас она сообщает ему пароль, на который он из кустов должен ей подать какой-то сигнал о готовности к немедленной с ней встрече? Вообще-то она мне на фиг не нужна, но что за наглая игнорация, при этом вызывающее кысь-кысивание в мою сторону. Это что – эклектичный призыв? Да что она себе вообще позволяет! Щяз все ей скажу по полной программе».

– Мадам, как Вам не стыдно, в дневное время, так нескромно себя…

– Вы русский, да, месье? – спросила блондинка, все также обшаривая взглядом соседние кустарники.

– Как Вы это поняли?

Мое самолюбие было уязвлено. «Мало того, что в глаза не смотрит, все на кусты нагло пялится, да еще и английский мой критикует. Сама-то как картавишь? Не замечала? «Рашн?» Не «р», а прямо «х» в слове «шахта».

– Ваш английский безупречен, месье. Я Вас по-другому признаку национально идентифицировала, – словно прочитав мои мысли, пустилась в объяснения девица.

– Это по какому же?

– Только русские во Франции реагируют на слово «минет» как на аналог словосочетания «оральный секс». А здесь это вовсе не секс означает, а одно из самых распространенных кошачьих имен². Я свою кошку потеряла и теперь ищу. Понятно?

– Да, понятно. Конечно, понятно. Еще как понятно, – радостно и одновременно сконфуженно ответствовал я. – Простите меня, мадмуазель. Я не хотел Вас обидеть…

– Вы-то, может, и не хотели, а одна моя подруга однажды пострадала от Вашего менее понятливого соотечественника. Пошла кошку искать, а напоролась на внезапно случившегося ухажера, непонятно почему вдруг настаивающем на интимной близости, да и еще выясняющем, сколько стоит то, да сё!

«Еще как понятно, почему он к твоей подруге пристал. Вводите тут мужчин в заблуждение. Своим развратным французским языком!»

– Заболталась я тут с Вами. Поспешу дальше на поиски. Удачи Вам в Париже, месье!

И побрела дальше, беспрерывно исторгая сами знаете какое слово.

– И Вам, мадам! – тихо напутствовал её я.

«Ни фига себе омонимия! Вот уж, что называется, нарочно не придумаешь! А Лебедева-то какова! Колдунья! Как только «симпозиум» скажет, сразу чертовщина твориться начинает. Ну не мистика ли? Мистика, конечно, но, если подумать, исторически оправданная. Что такое симпозиум («симпосион» даже) у древних греков? Ну уж никак не научные тусовки, а пиры с гетерами с вытекающими из них (Из пиров или из гетер? Да какая, на фиг, разница!) половыми излишествами. А Лебедева тут причем? Может, она Афродита? Любви богиня. Богиня, а безобразит!» – думал я, приближаясь к Дворцу Конгрессов. Мимо прошел полицейский и почему-то отдал мне честь, словно сигналя, что все в порядке в городе: террор и насилие искоренены как гнилой зуб.

«А Париж город ничего», – подумал я, заходя в холл Дворца, – «Безопасный. Здесь просто

--">