Serge Orloff - Кино про любовь

class="book">Воспользовавшись паузой, Таранов подошёл к водителю «ветродуя»:

– Вы можете посильней дать ветер?

Водитель в очередной раз улыбнулся с хитрецой.

– Только чуть-чуть прибавить могу.

– А побольше?

– Не положено. Не могу.

– Что значит, не положено? А зачем мы тогда Вас вызвали? Мы ураган снимаем!

– Если я дам обороты, тут к чёртовой матери все дома повалит. Мы же полосы на аэродроме продуваем, там свободное пространство, а здесь, смотрите, сколько всего.

– Эти обороты, что были на репетиции, меня совсем не устраивают. Это какой-то лёгкий морской бриз, а не ураган, – пожаловался Таранов.

Таранов позвал Жору и попросил его уговорить водителя «поддать газку». Жора приступил к уговорам, но тоже безрезультатно.

– Не могу, не имею права, не могу, – как по заученному твердил водитель.

Тогда Жора предъявил последний аргумент:

– Под нашу ответственность. Хотите, я расписку напишу?

– Да причём здесь расписка? Если я включу, вы друг друга тут не найдёте! Ну как Вы не понимаете? Я же не шучу.

– Под нашу ответственность, – чувствуя, что водитель сдаётся, давил на него Жора.

– Ну, смотрите… Мне-то дать нетрудно, – наконец, согласился водитель.

– Вот и отлично. Не волнуйтесь. Я буду стоять рядом с Вами, и всё будет под контролем.

Настал самый волнительный момент. Таранов взял в руку мегафон. Ещё раз оглядел съёмочную площадку. Всё было готово к съёмке.

– Внимание!

– Приготовились!

– Камера!

Ассистент оператора крикнул:

– Есть камера!

– Мотор!

Звукорежиссёр включил магнитофон и крикнул в ответ:

– Есть мотор!

Девушка-помреж быстро поднесла хлопушку к объективу камеры, проговорила «Кадр двенадцать, дубль один» и стукнула дощечкой.

Таранов быстро обернулся к стоящему у турбины «ветродуя» Жоре и скомандовал ему:

– Жора, давай обороты!

Повинуясь Жоре, водитель опустил рычаг управления оборотами ниже обычного, и по колхозному двору задул ураганный ветер.

– Актриса, пошла! – что есть силы прокричал Таранов.

Мария (Зуева) выбежала во двор, но, не пробежав и десяти метров, была остановлена мощнейшим потоком встречного ветра. Она пыталась сдвинуться с места, но это было выше её сил. Ещё через мгновенье ветер повалил её с ног, но даже ползти она не могла. Вслед за этим раздался треск, крыша зернового хранилища взметнулась в небо и полетела прочь. И, словно, этого было мало, под напором ветра по колхозному двору полетели оторванные где-то большие куски фанеры, которые и накрыли главную героиню фильма.

***

Отчего-то Геннадию стало грустно. Последний – шестнадцатый по счёту – фильм ему не понравился, хотя был не хуже прежних. Обычно, рефлексировать по каждому пустяку было не в его правилах, но сегодня он почему-то задумался, – в чём причина этой грусти? Даже не грусти, а тоски.

Все эти смешные сжатые мужские жопки, все эти гостеприимные влагалища, всё это бесконечное хлопанье жеребцов об женские булки – всё показалось ему каким-то казённым, что ли, исполненным без души. Да так оно и было. А чего он хотел? Чтобы они душу вкладывали в это дело? Но ведь у французов как-то получается оживить всё это? С другой стороны, у немцев же тоже ничего не получается. Немецкий материал даже хуже русского, потому что наши девочки были более мокренькими и заебатыми. Дискутируя с самим собой, Геннадий пришёл к выводу, что, если к родным тёлкам добавить французский стиль фильма, – какой-то сюжет, какую-то изюминку – тогда, может быть, и получится что-то путное.

Ему, вдруг, захотелось снять девушку в длинном белом платье. Чтобы там и мысли не было о каких-то трусах и лифчиках. И эту девушку никто не должен трахать. Да. С этого места нить его мысли обрывалась, и он сам не мог понять, к чему он это придумал и куда это можно приспособить.

Обо всём этом Геннадий хотел напоследок поговорить с Тарановым, который сегодня днём улетал в Москву. Именно с этой целью он и предложил подкинуть его на своей машине в аэропорт.

По случаю отъезда Таранова съёмочной группе был объявлен выходной, и Матусей – хорошо выспавшийся и отдохнувший – решил утром свободного дня зайти в

--">