Ростислав Тиссен - Гавайская рубашка

I

На базаре, полном крытыми и не крытыми торговыми рядами со всевозможной летней атрибутикой, начиная от лёгких шлёпок и заканчивая солнцезащитными очками и шляпами, был обычный солнечный трудовой день с той же торговлей, покупателями и продавцами, один из которых, здороваясь с другим, спросил в шутку: «Почём опиум для народа?». Одним из тех покупателей был он, обычный парень оп имени Рома и по фамилии Вагнер в изношенных кроссовках, который искал новую обувь. Он даже не подозревал, что блуждая в джунглях из прилавков и контейнеров с вещами, увидит рубашку, на которой изображены пальмы, ту, которую он так давно искал.

– Здравствуйте.

– Здрасьте, – своим обычным, профессиональным гонором ответила женщина продавец. Ещё бы! Она явно устала за один только сегодняшний день от подобных, порой и бесполезных, визитов покупателей.

– Можно рубашку примерить?

– Пожалуйста, – и через несколько секунд рубашка уже легла на его плечи и легла, между прочим, очень да же хорошо.

– Сколько стоит, – спросил он, застёгивая пуговицы

– 1500, – от радости он да же не расслышал цену

– Я такую рубашку 2 года искал. Всё никак не попадалась.

– Ну вот видите как удачно. И сидит хорошо.

– Да, – протяжно подтвердил покупатель. – Красота. Теперь жизнь изменится. Сколько вы говорите стоит?

– 1500

– Скинете немного?

– Так и быть, раз уж долго искал, за 1300 отдам.

Это базар, и не торговаться с продавцами – своеобразный грех.

После покупки он оставался таким же обычным, с виду таким же парнем, как и любой парень, идущий летом по городу. Вот только рубашка на нём была гавайская, как было модно в восьмидесятых, и мысли в голове совершенно не такие, как у остальных. Конечно, каждый мыслит, что «Я думаю не так как все…», но мысли в голове у него были по истине… другие. Он хорошо понимал, что он человек не из этого времени. Казалось, даже его гитара была с иным нравом.

Город, в котором он жил, был… город как город. Свой климат, весна, лето, зима, осень, новости, музыкальное подполье… Это отдельная тема.

Музыкантов в городе хватало. Коллективов тоже. Но каждый из тех, кто хотел играть что то вместе, тянул одеяло на себя. Можно было конечно сыграться, но быть «сессионником» означает подыгрывать кому-то и не петь свои песни, а это Рому никак не устраивало. Собрать свой коллектив оказалось сложнее, чем предполагалось. Не удавалось даже найти соло гитариста, который бы посодействовал хоть в записи песен и аранжировке. Он писал сам и музыку, и стихи, и песни записывал сам дома, без чьей либо помощи, но прорываться на сцену лучше с коллективом, где тебе подыгрывает и бас, и соло, и сама песня звучит намного объёмнее и красивее. Выход был – уезжать. Для переезда он выбрал Петербург – город, где давным-давно начало кипеть рок-подполье и куда он давно хотел поехать, хотя бы просто на каникулах посмотреть красивый старинный град. Это хорошее место для развития собственной музыки и развития личности в целом. Что бы уехать оставалось только доучиться один год и подсобрать денег на отъезд. В Петербурге жила его тётя по отцовской линии – тётя Зина. До её переезда она очень часто проводила время с Ромой когда он был ещё маленький. Но теперь минуло около двенадцати лет, и друг друга при встрече они возможно и не узнают. Тем не менее, отъезд планировался на июль следующего года, вот только об этом, кроме самого Ромы, никто даже не задумывался…

…Поющий мужчина стоял на базаре уже Бог знает сколько лет. Впрочем, место его дислокации менялось, и в городе его можно было увидеть и послушать в разных местах. Пел он круглогодично. Лет ему на глаз было пятьдесят – пятьдесят три, белая шляпа скрывала серые просидевшие волосы. В левой руке он держал чёрный пакет, в правой на уровне груди маленькую баночку, в которую бросали кто что. Главное в этом мужике было то, что он, казалось, прочувствовал каждую песню; его взгляд пристально смотрел вдаль, и выходил он из такого транса только когда кто-нибудь бросал в баночку мелочь – мужчина смотрел, благодарно кивая.

В ту минуту, когда Рома был вблизи поющего, тот пел песню «Машины времени» «За тех, кто в море». Услышав её, Рома начал подходить ближе и встал по левую руку от мужика.

Я пью до дна

За тех, кто в море,