Андрей Михайлович Белоглазов - Дальнобой. Часть 3. Шлюхи

заливисто хохочет – ему недалекому, даже и не понять, что он и сам вместе со всей страной стоит раком, несмотря на наличие тестя-прокурора. Вся страна, лишенная идеологии, общности, смысла к существованию бежит, сломя голову, к личному самообогащению. Бежит, самоистязаясь и самоизнасилуясь, но бег этот – путешествие в беличьем колесе. Спасибо Толику, от мысли поставить в ряд нашего президента, приватизатора и прочих младореформаторов теплеет на сердце.

Едем дальше и дорогу нам на следующем посту переходит она – знаменитейшая блядь всей трассы «Дон». Женщина лет сорока, зимой и летом ходит в кирзовых сапогах, при ходьбе носки ног ее очень широко развернуты, так что походка напоминает пингвинью. Короткая стрижка, обтянутый пергаментной кожей череп, кофта крупной вязки – она знаменитость и купается в своей славе. Все проезжающие машины сигналят ей, она же в царственном жесте, с приколом, салютует им в ответ пионерским приветом. Звать ее Прасковья, но все называют Пашкой. Не думаю, что она пользуется спросом. Но она уже такой талисман, в кафе где она обитает ее кормят просто так, потому что она дает выручку. Запросто она может подсесть к группе водителей и хлопнуть кого-либо по плечу. И если даже, кто-нибудь и крикнет: «Тебе, чего, глядь, надо?», то на него могут и зашикать: «Ты что, это же Пашка!». Откуда она появилась на трассе? Почему так сложилась ее жизнь? Я не знаю. Но Пашка идет по своей жизни с гордо поднятой головой.

– Смотри –тезка твоя идет, – хитро смотрит на Пашку Толик.

– Да иди ты…

Деньги довезли, загрузились удачно. Выехали из Москвы часов в шесть по полудни. Останавливались поесть горячего. Паша уже спит, а мы с Толиком перебрасываемся ничего не значащимися фразами – нас обоих завораживает дорога. Спрашивать Анатолия будет ли он спать бесполезно – он будет тянуть до самого дома. Я лезу в спальник. Толик обычно с утра останавливается в кафе, заказывает кофе и будит меня. Иногда может заказать шашлык или водку, иногда вытащить из фуры парочку бутылок пива, есть у него секретные лючки. В общем импровизирует.

Сегодня я просыпаюсь в спальнике, а на меня кто-то лезет. Кто? Королева трассы – Пашка!

– Ты что делаешь? Совсем охерела, что ли? – отталкиваю Пашку и она вылетает со спальника в салон на пассажирские сиденья КАМАЗа.

– Да ты чего, чего? Пацаны твои за тебя заплатили. Я знаю, что ты мужик хороший, но одинокий… Так я твою жизнь скрашу. Давай расслабься, тебе хорошо будет, – Пашка пытается снова перелезть ко мне.

Из-за двери слышится дикий хохот тезки Пашки.

– Пашка, подожди, я сейчас. Мне по нужде надо, – я выбираюсь из спальника на сиденье. Потом протискиваюсь на выход между Пашкой и передней камазовской панелью из кабины, Пашкины сапоги, стоящие в проходе, мне здорово мешают. Надо же какое чувство такта – сняла сапоги. Открываю дверь КАМАЗа – прокурорский Паша в диком хохоте лежит на земле, Толик прислонился к кузову, в глазах у него слезы.

– Ну вы, придурки! – объявляю я им и пристраиваюсь к колесу отлить.

Из машины появляется Пашкина голова:

– Ну, я ничего не поняла. Вы сношаться будете?

– Нет, Паша, извини не буду. Спасибо, конечно, тебе за… сострадание к ближнему.

– Еданутые! Вот, как есть, еданутые! – Пашка, одев сапоги, выпрыгивает из машины. Потом смотрит на нас сплевывает. – Сколько на свете живу, но таких еданутых не видела!

Вставший было ее прокурорский тезка, опять валится на спину.

– Кто ей заплатил-то? – спрашиваю я.

– Пашка! Не обижайся, это ж так, для прикола, – говорит Толик.

Махнув рукой, я хохочу вместе с ними…

Не помню после какой поездки, но как-то раз Паша приходит на работу сильно избитый.

– Кто тебя так?

– Жена!

Немое «объясни»!

– Я домой триппер привез. Следы. И откуда они только взялись… Жена побила, – Пашка обижается, встретив вместо сочувствия дикий хохот конторских.

Супруга его била потом «за следы» несколько раз еще, и, вообще, невысокий Пашкин авторитет упал в прокурорской семье ниже плинтуса. Много лет спустя я узнал, что они с прокурорской дочкой все-таки развелись…

--">