Борис Сергеевич Кудрявцев - Сор из избы

уроках решили стать писателями. Голос до сих пор стоит в ушах, если прислушаться, но попробуй повтори… Хотелось старику, чтобы открылись таланты в его классе.

А после был — «вал», поголовная успеваемость и дутые отчеты наверх. В интересах престижа школа брала обязательство покончить с второгодничеством и покончила. Тащили неучей из класса в класс, не думая о последствиях… И дожили!

Звенел звонок на уроки. Директора ждали в классе, а он сидел, задумавшись, не решаясь, словно практикант, потерявший шпаргалки. Скрипнула дверь и чья-то мордашка глянула на него с любопытством…

— Иду! — поднялся директор. — Сейчас начнем…

Что бы там ни было, а жизнь продолжалась. «Еще не вечер, — подумалось директору, — еще не вечер…»

* * *

Мать встретила Аркашу с немым вопросом, не обратив внимания на слегка помятый вид. Она изнемогала в предчувствиях.

— Все! — торжественно сказал Галкин и помахал дневником перед носом мамаши.

— Дай погляжу, радость моя, на твои пятерочки! — возликовала та, надевая очки, сделавшие ее глаза большими и беспомощными.

— Какие пятерочки?! — обиженно отступил Галкин. Говорить о пятерках в их доме было бестактно. Их он сам видел лишь в чужих дневниках, приучив себя радоваться меньшему. Но мать все мечтала и на что-то надеялась…

К первому классу Аркаша Галкин, среди немногих, умел бегло читать и писать, хлопот учителю не доставлял и сразу выделился. Троек он не знал, осыпан был пятерками, которые в конце концов стал считать в порядке вещей и променял бы их на живого жука или стеклянную трубочку, сквозь которую на школьном обеде смачно сосал компот некий Мишка.

На школьных собраниях родителям толковали о престиже школы и показателях, которые должны быть никак не ниже уровня, спущенного району, иначе он будет плохо выглядеть в отчете и потянет город вниз. Промышленность сработала неплохо, поэтому и школам надо подтянуть показатели…

Аркаше сиять бы и гордиться за показатели и престиж, но… Спущенный району уровень успеваемости был уже не для него. «Хорошистами» стали другие, пополнив процент до требуемой цифры… Отец запил, в доме было неспокойно. Мать, еще не так давно сидевшую королевой на собраниях, с «престола» свергли. Она корпела с сыном за домашними заданиями и чувствовала, что не в силах вернуть былое. Словно что-то держало Аркашу на месте, замедляя развитие. Муж смеялся, когда она пыталась рассказать ему о своих тревогах. Ей приходило на ум, что сын умственно неполноценный и его переведут во вспомогательную школу. «Нет! — внутренне кричала она. — Нет! Я не переживу». И вспоминала, вспоминала, пытаясь в прошлом найти свою вину, нечто такое, что могло бы опровергнуть или подтвердить…

С какой-то мстительной усмешкой она вспоминала подружек по выпускному классу, «дурочек», бредивших вечной любовью и большой семьей — мал мала меньше…

Она выскочила замуж первой, и уже ждала ребенка. Сначала стала ждать ребенка, а после вышла. Так делали многие, ничего удивительного. Время! Беременность была обычной, в меру трудной, в меру болезненной. Она поправилась и окрепла. Страшилась лишь ожиданием. Ее День близился. О нем рассказывали по-разному: с усмешкой, со страхом или безразличием, но все признавались, что этот день — не рядовой для любой женщины, недаром его отмечают всю жизнь. Веха! И надо стараться.

— Уж я постараюсь! — обещала она мужу и себе.

Тот День начался на неделю раньше определенного врачом. Рассвет был серенький, дождливый, муж побежал вызывать «скорую». Дозвонился не сразу. Трубки с автоматов были срезаны.

Ждать было трудно и больно. «Скорая» не спешила. Муж позвонил опять, его обругали. Оказывается, то не только ее День. Ничего удивительного, но она заревела от обиды.

В родильном отделении минута казалась вечностью. Она была здесь первый раз, не умела, не знала и не могла спросить, да и спросить было не у кого. Казалось, о ней забыли.

— Старайся! — требовала акушерка, подойдя на минуту. — Не ори!

Для врачей ее День был обычным, рабочим. Заведующая болела, ее подменяла сварливая старушенция с красными солдатскими руками, она не признавала родооблегчающих лекарств, входивших в моду, снимающих боль, считала молодых рожениц неженками, командовала, словно солдатами на плацу. «Родилка» была тесная, старая, перегруженная, нянечек не хватало, принимали случайных людей. Они приторговывали постельным бельем и пьяно --">