Фрэнсис Брет Гарт - Удивительная шайка, или Мальчик-Атаман, Юный Политик и Чудо-Пират

— Не было ли платье капитана для него велико? — спросил Б. Франклин Дженкинс заботливо.

Привратник взглянул на Дженкинса с оскорбленным достоинством.

— Не сказал ли я, что русский капитан был человек очень маленького роста; русские — малы ростом, как и греки.

Благородный восторг горел в глазах юных героев.

— Был ли Барло так же велик, как я? — спросил Ч. Ф. Адамс Голэйтли, отбрасывая назад кудри с своего юпитеровского чела.

— Да, у него, так сказать, была опытность. Слухи ходили, что он уходил своего школьного учителя прежде, нежели, пошел в море. Но это пустая болтовня, друзья мои.

Голэйтли вытащил из своей куртки фляжку и подал ее привратнику. Это была самая лучшая водка его отца. Это тронуло сердце честного старого моряка.

— Бог да благословит тебя, мой мальчик-пират — сказал он, задыхаясь от волнения.

— Я достал немного табаку, — сказал молодой Дженкинс, — но он мелко нарезан; теперь я только его употребляю.

— Я могу купить все, что нужно в мелочной лавке на углу, — сказал пират Джим: — но я оставил свое портмоне дома.

— Возьмите эти часы, — сказал молодой Голэйтли, — это отцовские. С тех пор, что он стал тираном и завладел чужою собственностью и заставил меня поступить в шайку корсара, я начал с того, что разделил нашу собственность.

— Это все пустяки, — сказал задорно колодой Читтерлингс. — Каждая минута дорога. Время ли теперь заниматься вином и бражничать? Ха, нам нужно дела — дела! Мы должны сегодня ночью сражаться за свободу — и, именно в эту ночь. Шкуна уже на якоре у мельничной плотины, нагруженная провизией для трехмесячного плавания. У меня черный флаг в кармане. К чему же откладывать, ведь это трусость?

Двое старших мальчиков с легким чувством стыда и страха взглянули на разгоревшиеся щеки и высоко поднятую голову с торчащим хохлом волос младшего товарища — блестящего, красивого Бромлея Читтерлингса. Увы! эта минута забывчивости и обоюдного восхищения была исполнена опасности. К ним подошел худой, болезненный, полуголодный учитель.

— Молодые люди, вам пора приняться опять за ваши занятия, — сказал он с сатанинскою вежливостью.

То были его последние слова на земле.

— Долой, тиран! — воскликнул Читтерлингс.

— Sic ему — я хочу сказать «sic semper tyrannie!» — сказал классик Голэйтли^[1].

Тяжелый удар в голову палкой и деревянный шар, быстро брошенный в его пустой желудок, замертво уложили на полу учителя. Голэйтли вздрогнул.

Пусть мои молодые читатели не осудят его слишком поспешно. Это было его первое убийство.

— Обыщите его карманы, — сказал практический Дженкинс.

Они это исполнили и не нашли ничего кроме каталога Гарварда за три года.

— Бежим, — сказал Дженкинс.

— Вперед в лодкам! — воскликнул энтузиаст Читтерлингс.

Но Ч. Ф. Адамс Голэйтли в раздумье стоял, глядя на лежащего учителя.

— Вот, — сказал он спокойно, — результат слишком свободного правления и нашей школьной системы. Страна требует реформ. Я не могу отправиться с вами.

— Изменник! — воскликнули остальные.

Ч. Ф. А. Голэйтли грустно улыбнулся.

— Вы меня не знаете. Я не сделаюсь пиратом, а членом конгресса!

Дженкинс и Читтерлингс побледнело.

— Я уже организовал два собрания в кегельном клубе, и подкупах делегатов другого клуба. Нет, не отвращайтесь от меня. Будем друзьями, преследуя различными путями одну общую цель. Прощайте! — Они пожали друг другу руки.

— Но где Пират Джим? — спросил Дженкинс.

Он на минуту покинул нас, чтобы получить деньги за заложенные часы для покупки вооружения для шкуны. Прощайте!

Таким образом рассталась эта честная, молодая голова, исполненная блестящих надежд.

В ту ночь был страшный пожар в Доэмвиле. Доэмвильская академия, тайно подожженная, первая сделалась жертвою пламени. Магазин сахару и склад сигар, имевшие большие счета с академией, сгорели следом за нею. При свете огненных языков, оснащенная шлюбка с одною мачтою медленно выходила от мельничной плотины. На следующий день не нашли трех мальчиков — Ч. Ф. Адамса Голэйтли, Б. Ф. Дженкинса, и Бромлея Читтерлингса. Не погибли ли они в пламени? Кто мог это знать? Достаточно того, что они никогда более не появлялись в домах своих предков под этими именами.

Хорошо было бы действительно для Доэмвиля, если бы тайна тем и кончилась. Но более грустное и скандальное событие совершилось в мирном селении. В эту ужасную ночь кто-то --">