Ярослав Гашек - Швейк в денщиках у фельдкурата

тротуару по направлению к дому.

— Это ещё что за птица? — полюбопытствовал один из прохожих.

— Это мой брат, — пояснил Швейк. — Получил отпуск и приехал меня навестить, да на радостях выпил, — не думал, что застанет меня в живых.

Услыхав последнюю фразу, фельдкурат, жеманно изгибаясь по направлению к воображаемым зрителям, промычал на мотив из какой-то никому не известной оперетки: «Если кто-нибудь из вас помер, пусть заявится в течение трёх дней в штаб корпуса, чтобы труп его был окроплён святой водой…» — и замолк, норовя упасть носом на тротуар.

Швейк, подхватив фельдкурата подмышки, поволок его дальше. Вытянув вперёд голову и волоча за собой ноги, как кошка с перешибленным хребтом, фельдкурат плёлся, бормоча себе под нос:

— Dominus vobiscum et cum spiritu tuo^[2].

У стоянки извозчиков Швейк посадил фельдкурата на тротуар, прислонив к стене, а сам пошёл торговаться с извозчиками. Один из извозчиков заявил, что знает этого пана очень хорошо, что раз уже его возил и больше не повезёт.

— Заблевал мне всё, — ответил Швейку извозчик, — да ещё и не заплатил. Возил я его часа два; пока нашёл его квартиру. Только через неделю, после того как я три раза к нему заходил, он дал мне за всё пять крон.

Наконец, после долгих переговоров один из извозчиков взялся отвезти его. Швейк вернулся за фельдкуратом. Тот спал. Его чёрный котелок (он обыкновенно ходил в штатском) кто-то снял у него с головы и унёс. Швейк разбудил фельдкурата и с помощью извозчика погрузил его на пролётку. На пролётке фельдкурат впал в полное отупение, принял Швейка за полковника семьдесят пятого пехотного полка, Юста, и несколько раз повторил:

— Не сердись, дружище, что я тебе тыкаю. Я — свинья!

С минуту казалось, от тряски пролётки по мостовой к нему возвращается сознание. Он сел прямо и запел какой-то отрывок из неизвестной песенки.

Однако через минуту он потерял всякое соображение и, обращаясь к Швейку, спросил, прищурив глаза:

— Как поживаете, мадам? Едете куда-нибудь на дачу?

И, так как в глазах у него всё двоилось, он осведомился:

— У вас уже взрослый сын?

Причём указал пальцем на того же Швейка.

— Сядешь ты или нет! — прикрикнул на него Швейк, когда фельдкурат хотел залезть на облучок. — Я тебя научу порядку!

Фельдкурат затих и глядел из пролётки маленькими поросячьими глазками, совершенно не постигая, что, собственно, с ним происходит.

Внезапно он повернулся к Швейку и тоскливо сказал:

— Сударыня, дайте мне первый класс, — и сделал попытку снять штаны.

— Застегнись сейчас же, свинья! — заорал на него Швейк. — Тебя уже и так все извозчики знают. Один раз уже облевал всё, а теперь ещё и это хочешь. Не воображай, что опять не заплатишь, как в прошлый раз.

Фельдкурат меланхолически подпёр голову рукой и стал напевать:

Меня уже никто не любит…

Но внезапно прервал своё пение и строго заметил:

— Простите, милейший, но вы — болван! Я могу петь, что хочу.

Тут он, как видно, хотел засвистать какую-то мелодию, но вместо свиста из глотки у него хлынуло такое здоровенное «тпрру», что пролётка остановилась.

Когда, спустя некоторое время, они, по распоряжению Швейка, снова тронулись в путь, фельдкурат стал раскуривать пустой мундштук.

— Не закуривается, — сказал он безнадёжно, вычиркав всю коробку спичек. — Раскурите мне вы.

Но внезапно потерял нить мыслей и засмеялся:

— Это же чистое надувательство! Ведь мы в трамвае. Не правда ли, коллега?

И он стал шарить по карманам.

— Я потерял билет! — закричал он. — Остановите вагон, я должен найти билет!

Потом махнул, сдаваясь, рукой:

— Трогай дальше!

Вдруг забормотал:

— В большинстве случаев… Да, всё в порядке… Во всех случаях… Вы находитесь в заблуждении… Во втором этаже… Это — только отговорка…. Разговор идёт не обо мне, а о вас, милостивая государыня… Счёт!.. Одна чашка чёрного кофе…

Засыпая, он бранился с каким-то воображаемым нахалом, который оспаривал у него место в ресторане у окна. Потом принял пролётку за поезд и, высовываясь наружу, орал на всю улицу по-чешски и по-немецки:

— Нимбрук^[3], пересадка!

Швейк с силой притянул его к себе, и фельдкурат забыл о поезде и принялся подражать крику разных животных и птиц.

Дольше всего он подражал петуху, и его «кукареку» победно неслось с пролётки.

После этого он сделал попытку выскочить из пролётки, ругая всех --">