Сергей Федорович Чевгун - Мои пятнадцать редакторов

деньги – и на вокзал, за билетами. Сегодня же и уедем. Редактору позвоню, пусть с музыкой встречает: сразу двоих ему везу!- говорил Гена по дороге на почту. Размечтался, прозаик…

– В субботу мы переводы до двенадцати выдаем. Опоздали, ребята, -огорчила нас почтовая дамочка. – Приходите в понедельник утром. А лучше – после обеда. Деньги целей будут!

Почему-то последняя фраза нас больше всего и расстроила.

– Ну, девушка!.. Ну, пожалуйста!.. Ну, что вам стоит?.. – дружно завели мы на три голоса. Бесполезно: дамочка оказалась твердой, как сургуч.

– Объявляю лежачую забастовку. В знак протеста! – отчаянно выкрикнул я и улегся прямо под вывеской "Выдача телеграфных переводов". Сейчас вот думаю: глупость неимоверная. Мог бы и газетку подстелить.

– Гражданин, вы что хулиганите? – заверещала дамочка. Я на это не отреагировал. – Сейчас милицию позову! – попыталась она меня напугать. Я продолжал лежать. – Ну и лежи, сколько влезет, – в сердцах разрешила дамочка. Я этим тут же воспользовался: скрестил руки на груди и стал похож на поэта после дуэли.

Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Дамочка крепилась и делала вид, что ничего необычного не происходит. Граждане входили и выходили, я продолжал бастовать. Витя сидел, пригорюнившись. А Гена Давыдов отличился: встал надо мной, как Кюхельбекер над Пушкиным, и принялся молоть жалостливую чепуху:

– Да что же это творится, граждане? – вопрошал Гена с фальшивой слезой в голосе. – Нищий студент захотел получить перевод. Полгода его ждал, представляете? Пришел, а ему денег не дают. Говорят, в понедельник приходи. Или в четверг. Он, бедняга, упал и лежит. Может, до вечера не доживет. А еще советская почта, называется!

Представьте: эпоха развитого социализма. Рабочие повышенные обязательства как семечки лузгают, крестьяне обильные урожаи в закрома Родины сыплют. А в это самое время в Москве, на улице Руставели, в почтовом отделении номер 254 лежит на полу человек и бастует. Нет, каково?..

Граждане недоуменно таращились на меня, не понимая, куда органы смотрят. Гена продолжал взывать к человеколюбию. В глазах у почтовой дамочки, с Гаршиным вовсе не знакомой, стыл остекленелый мор.

Ладно, хоть иностранцев на почте нет, наверное, думала дамочка, но чем черт не шутит? Вдруг да заглянут? А здесь диссидент на полу. И что тогда будет, что будет! Скандал будет жуткий. С работы уж точно, выгонят. А вражий "Голос Америки" еще и подробности разнесет.

Минут через сорок сургуч начал плавиться. Дамочка наклонилась через барьер и выразительно на меня посмотрела. Потом посмотрела еще раз. Подумала и спросила:

– Лежишь?

– Отдыхаю, – ответил я. – А скоро спать лягу. Одеяло найдется?

– И откуда вы только беретесь, такие настырные! Да еще в мою смену, – всхлипнула дамочка. – Ну, выдам я, выдам тебе перевод! Паспорт давай!..

… Поезд пришел в Тюмень под вечер. На автобус до Ярково мы опоздали. Надо было подумать о ночлеге. В те непритязательные времена самой дешевой гостиницей считался Дом колхозника: рубль с носа в номере на шестерых. Не люкс, зато не на улице.

Узнать насчет свободных мест отправили Гену, как самого опытного. Через минуту прозаик вернулся. Сказал, улыбаясь:

– Все нормально, братцы. Места есть. Во втором подъезде.

И двинулся в сторону железнодорожного вокзала.

– Я года четыре назад на Камчатку подался, решил денег заработать, – рассказывал Гена, расположившись в зале ожидания. – У приятеля отыскался родственник в Елизово, вот он нам вызов и прислал. А дело было по осени. Пока с Алтая добрались до Петропавловска-Камчатского, там уже снег выпал. Полдня искали гостиницу, нашли одну, на окраине. Мест нет, в фойе – по два человека на стуле. Стали упрашивать дежурную: так и так, мол, приехали к вам на Камчатку, сколько лет о ней мечтали, нам бы только переночевать, то да се… Вижу, у дежурной в глазах появляется интерес. "А кто вы такие?" – спрашивает, а сама на мой рюкзак косится, я его вместо чемодана в дорогу взял. Думаю, что бы такое сказать? Командированные? Так ведь скажет: удостоверение покажи. На заработки приехали? Да вон их сколько, шабашников, на стульях лежит… Мы – романтики, гордо так отвечаю. Кто, кто? Ах, романтики? Тут она прямо лицом расцвела. Говорит, повезло вам, ребята. Для романтиков в нашей гостинице места всегда найдутся. Специально забронированы. Во втором подъезде. Только без благодарностей: с этим у нас строго. Вот, думаем, повезло! Мы вещи хватаем – и на улицу. Бежим --">