Николай Иванович Мирошниченко - Бизнес-династия. 5 семейных ценностей, создающих капитал

хорошие: хозяйство росло. Знаменательным событием была продажа урожая. Все участвовали в распределении заработанного.

Вкладывать часть дохода в покупку новой земли, техники и лошадей было неизменным правилом.

К 1929 году семья владела уже тридцатью двумя гектарами пахотной земли. Были плуг и сеялка, конная косилка и даже племенной жеребец.

Именно тогда моя мама узнала первые уроки доброты. В добровольную обязанность ее отца входила помощь соседям, у которых с Гражданской войны не вернулись мужья. Этим семьям он пахал, помогал сеять и скашивать урожай.

Такая доброта и бескорыстная помощь впоследствии принесли свои плоды: одна из соседок предупредила маминого отца о планируемом покушении на его убийство, другая первое время прятала его от расправы. Эти люди рисковали своими жизнями, но не могли поступить иначе. Добрые дела всегда возвращаются. Это происходило накануне высылки всех зажиточных крестьян из Украины в Архангельскую область.

Трагедия коснулась всей маминой семьи. Уже на месте, в пересыльной тюрьме тех самых печально известных Соловков, разобрались, что моей маме всего 15 лет и она не подлежит заключению. Дали время и поставили условие, что если в течение месяца девочку не заберут родственники, то ее отправят в детский дом для детей репрессированных.

Взрослела мама не по дням, а по часам. Продав часть вещей из своего гардероба, она покупала хлеб, ела сама и относила своей маме в тюрьму. Хватив в юности приличную порцию невзгод и лишений, она познала истинную цену хлебу, взаимопомощи, да и самой свободе.

Но было еще что-то более ценное и значимое – это крепкая вера в Бога. Задолго до раскулачивания на Полтавщине, как и по всей стране, храмы были разрушены. Несмотря на запреты и преследования верующих, в селе несколько семей организовали свою церковь. Собирались по воскресеньям и молились.

Одним из организаторов был отец мамы, мой любимый дедушка Сидор Афанасьевич Хиврич (до восьмидесятых годов прошлого века я знал его как Алексея Маркияновича Кириченко). Помню, он каждый год приезжал на всю зиму к нам в Армавир и всегда что-то мастерил из дерева. Это был добрый и душевный человек, великолепный рассказчик. Я его очень любил и не отходил от него в свободное время. По вечерам с интересом слушал его рассказы. Позже, в восьмидесятые годы, изучая историю своей семьи, я узнал о его трудной жизни. И сейчас очень сожалею, что мало все-таки его расспрашивал. Ведь судьба его показательна. Вот у кого было отлично организованное семейное предприятие, где с удовольствием трудились все члены его большого семейства.

Но их счастью не суждено было продолжаться. Как вы знаете, в стране началась кампания по раскулачиванию. Имущество у людей отбиралось, целые семьи без суда выселялись с нажитых мест. Такая же участь постигла и успешное семейное дело моих предков. Причем будь оно никчемным, члены семьи не пострадали бы и не превратились в так называемых врагов народа.

Боязнь потерять не только свободу, но и жизнь вынудила моего деда Сидора почти десять лет скитаться без документов. Только перед войной ему удалось обзавестись справкой умершей дальней родственницы Алены Кириченко. Так он стал Алексеем Кириченко. Обретя новые имя и фамилию, он сразу уехал к своей младшей дочери на Северный Кавказ в село Курджиново. Но жить у нее отказался, боясь навлечь на ее большую семью неприятности, и поселился недалеко, в небольшом поселке Даусуз. Так в одиночестве и прожил долгие восемь лет. Вернулся на Украину в послевоенном 1946 году. Поселился у старшей дочери в небольшом селе Селещена, в тридцати километрах от родных мест. Она к этому времени осталась одна с двумя детьми и жила в ветхом сарае, рядом со сгоревшей в войну хатой. Устроился на работу конюхом и к зиме практически из ничего отстроил небольшую хатенку. В голодном сорок седьмом году буквально спас от смерти своих внучат, подкармливая их макухой, которую приносил из конюшни. Все соседи считали его примаком, свое родство приходилось скрывать. К новому имени постепенно привык и уже в преклонном возрасте как-то обмолвился: «Я прожил две отдельные жизни. Сидор умер во мне в двадцать девятом году, а Алексей явился миру в тридцать восьмом. Период между ними напрочь исчез из памяти и, следовательно, из моей жизни. Но обретенный тогда страх преследует меня до сих пор».

Интересная история произошла с ним в восьмидесятилетнем возрасте. Дед стоял на

--">