Вильям Васильевич Похлёбкин - Обстоятельства создания книг, посвящённых отдельным продуктам

науки, закрыли доступ к публикации (на 10 лет!), а главное — воспрепятствовали возможности осуществить защиту докторской диссертации, что автоматически «замуровало» возможность работать в области общественных наук как исследователю-историку и «обрекло» автора на роль исключительно «кулинара». И это была основная цель данной «акции». На автора «тайно», «закулисно» навесили ярлык «диссидента», внесли в «чёрные списки», не объясняя даже причины гонений. Ибо стоило объяснить её, как Марьяновский погорел бы за клевету.

Книгу свою я писал не по поручению «диссидентского центра», а по велению души и сердца и в силу своих знаний. Ни в каких диссидентских и прочих организациях не состоял, ибо вообще люблю индивидуальное творчество и не терплю «организованности» в любой работе, ибо тогда исчезает и объективность и полновесность любого исследования.

Лишь в 1993 г. из интервью в «Литературной газете» писателя— эмигранта Зинника я узнал, что почти все диссиденты, как шестидесятники, так и семидесятники-восьмидесятники, по словам этого писателя, «страшно увлекались книгой Похлёбкина». Увлекались помимо чайного содержания ещё и потому, что «в мире, где всё было пронизано пропагандой идеологии, существовала книга, где эта идеология полностью отсутствовала». Таким образом, диссиденты считали, что нашли нечто вроде отдушины в этой книге. Марьяновский же хотел доказать своим хозяевам, что он «закрывает последнюю отдушину для диссидентов». На самом же деле если кому и «перекрыли кислород» и буквально «заткнули глотку», так это был только автор, кстати, не подозревавший даже своей вины. Акция эта была тем гнуснее, что её «изобретатель» использовал «идеологический предлог» в явно корыстных, личных целях. Кроме того, теперь я вспоминаю, как ко мне подсылали «доброжелателей», готовых связать меня с «андеграундом», но их «сочувствие» было столь пошлым и примитивным, а их настойчивое желание «помочь» мне было столь топорно неприятным, что я просто не пожелал иметь ничего общего с подобными типами. И правильно сделал. Бог, что называется, спас. Угодил бы в кэгэбэшную ловушку.

Самое неприятное во всей этой истории то, что подобные люди не были сметены временем, а, наоборот, очень хорошо устроились и после 1991 г., и после 1993 г., и слывут поныне «самыми ярыми демократами».

Такова небольшая история жизни и «политических» приключений скромной книжечки «Чай» после её выхода в свет в 1968 г.

Что же касается её «чайных» приключений, то они состояли в том, что ей выпало на долю найти симпатии у двух народов, совершенно противоположных по духу, психологии, религии и географическому положению, а также по своему традиционному отношению к чаю вообще.

Её издали почти одновременно татары и поляки в переводе на свои национальные языки, причём в обоих случаях совершенно без ведома автора. Казанское издательство объясняло издание тем, что чай — любимый национальный напиток татарского народа и что знать о нём как можно больше — чуть ли не национальная обязанность каждого уважающего себя татарина.

Варшавское издательство столь же убедительно мотивировало необходимость ознакомить с книжкой поляков — диаметрально противоположными аргументами.

Поляки — самая нечаепьющая нация в мире. Малюсенькой 50— граммовой пачки чая полякам хватает чуть ли не на семью в год. Более того, чай даже чаем не называют, — так — «травка». «Но, — писали рецензенты в газетах „Экспресс вечорни“, „Жице и новоченоощ“ и „Культура“, — каждый пан и каждая панночка должны серьёзно ознакомиться с книжкой „Чай“, чтобы не только изменить своё отношение к „травке“, но и понять, сколь многое мы теряем по незнанию». «Книгу „Чай“ можно смело причислить к книгам будущего!» — заявляла газета «Культура» от 16 марта 1975 г., обычно очень сдержанная и ироничная в оценке любых писаний, исходивших от авторов из СССР.

Так что для автора книги её счастливая «чайная», профессиональная судьба в какой-то мере компенсировала её грустную «идеолого — политическую» судьбу.

Статьи о гречке и сое появились в связи с конкретной исторической обстановкой, в определённой экономической ситуации.

Так, статья о сое была написана в разгар разговоров о том, что «экономика должна быть экономной». Автор считал подобное обсуждение данной темы в прессе сплошным словоблудием и решил, как бы в противоположность болтовне, написать о том, что и как конкретно может сделать такую --">