Николай Матвеевич Грибачев - Бронзовая безделушка

брянского знакомого. Это был мужчина лет тридцати, сухой, жилистый, с ногами и торсом бегуна на дальние дистанции и с глазами прокурора. По крайней мере, такими они нам показались, когда он, оглядев наше нехитрое снаряжение, состоявшее только из поплавочных удочек, спросил:

— Уху варите иногда?

— Варим, — подтвердили мы.

— А рыбу у кого покупаете?

— Что значит — покупаете? Сами ловим.

— Вот этой снастью?

— Да...

Он недоверчиво и, как нам показалось, пренебрежительно пожал плечами, принес свою плетеную корзинку и снял с нее парусину. То, что представилось нашим глазам, более всего походило на комплект зубоврачебных инструментов, по крайней мере с первого взгляда: были тут какие-то блестящие трезубцы, тонкие клещи с острыми концами, загнутыми вроде ястребиного клюва, никелированные и позолоченные яйцеобразные безделушки неизвестного назначения, металлические стерженьки с мощными пружинами и многое другое. Непривычно выглядели и лески, выкрашенные в синие, красные, желтые и даже фиолетовые цвета... Мы приуныли, потому что с первого взгляда поняли: перед нами не просто рыболов, а мастер, может быть, даже гроссмейстер своего дела, вооруженный до зубов новейшими достижениями техники. Ничьего опыта перенимать мы не хотели, наскучило, но не хотели быть битыми.

— Знатное у вас грузило! — подивился бухгалтер издательства, увидев, как ленинградец прикрепляет к спиннингу яйцеобразную безделушку. — Прекрасная обтекаемость...

— Где грузило? — спросил ленинградец.

— А вот это...

— Вот это — блесна.

— Как же вы будете ловить без крючков? Крючков-то нету... Магнитом, что ли, действует?

— Крючки есть, они спрятаны внутри... Выскакивают, когда рыба схватит блесну...

На вечернюю ловлю мы уходили с испорченным настроением; у прилавка магазина мы как-нибудь сбалансировали бы уловы, но здесь надо было выкладывать рыбу, а не словеса... Солнце клонилось к закату, выстилая воду в омутах бронзовыми блеснами. Меловая круча напротив нашей стоянки, ослепительно белевшая днем, покрывалась синей тенью, гасли белые свечки берез. Ветер затих, слышался только сухой, стеклянный звон стрекоз и тихое журчание воды под нависшими лозами. Как друзья в общей беде, мы с приятелем Семеном Семеновичем, брянским издательским работником, с которым обычно вечно соревновались и ссорились, сидели по соседству, изредка обмениваясь опытом и сомнениями. Семен Семенович, человек эмоциональный во всем, что касалось удочки, предвидел закат своей славы и потерю рыболовецкой чести. По непонятным причинам он считал себя чемпионом по меньшей мере области и страдал даже от одного сознания, что у кого-то рыба так же может клевать и попадаться на крючок. А если кто-нибудь ловил больше, чем он, обычно добродушное и кругловатое лицо его мрачнело, вытягивалось, и в таком виде он мог успешно играть злодея в кинофильмах. Прямо удивительно, что делает иногда безобидная страсть с самым покладистым человеком...

— У них там, у ленинградцев, какие турбины делают! — вздохнул он. — Для гигантских электростанций.

— Ну и что?

— А то...

— На бежицких заводах тоже делают. Для стран народной демократии.

— Нет, наши поменьше... Мощность не та!

Похоже было, что Семен Семенович, запутавшись в неисчислимых лабиринтах зависти, ставил в прямую связь мощность гигантских турбин с неопределенным и капризным искусством рыбной ловли, немудреную выделку простенькой железной или латунной блесны— с производством уникальных генераторов. Это был образчик философии поистине всеобъемлющей, но, признаться по совести, ее почему-то хотелось принять в расчет, тем более что рыба шла плохо, словно все ее симпатии принадлежали теперь ленинградцу. К вечернему костру мы вернулись с тремя килограммами плотиц и окуней на двоих, заранее приготовив сложную систему объяснений: в них входили гуси, которые гагакали на всю реку, нервируя лещей и подустов, комары, обловленность мест, дневная жара и даже песня доярок, которую те пели, переплавляясь через реку на летнее пастбище. Словом, мы укрепляли позиции как могли, но каково же было наше удивление, когда мы узнали, что ленинградец уже вернулся, и притом без единой, даже самой маленькой, рыбки. Тогда, подвластные великодушию гостеприимства, мы решили оправдать своими объяснениями его неудачу, но он сказал:

— Я не ловил, а разведывал водоем. Как говорится, не зная броду, не суйся в воду...

— Значит, завтра?

— Завтра --">