Сергей Георгиевич Кара-Мурза - Опять вопросы вождям

переход без разрыва с прошлым, без сведения счетов и разрушения каких бы то ни было структур. Результат — быстрый выход из кризиса и процветание. России — революционная ломка всех систем жизнеобеспечения, раскол общества по всем его трещинам, маховик конфликтов и братоубийство. Итог — национальная катастрофа. Опять европейские умы задумали, а их "пятая колонна" реализовала в России революционный эксперимент.

Вспомним, как было дело: архитекторы перестройки предложили как средство обновления России революцию, и интеллигенция это предложение приняла. Никаких оправданий типа "мы не знали", принять невозможно. Горбачев сказал совершенно определенно: "Перестройка — многозначное, чрезвычайно емкое слово. Но если из многих его возможных синонимов выбрать ключевой, ближе всего выражающий саму его суть, то можно сказать так: перестройка — это революция… Думается, у нас были все основания заявить на январском Пленуме 1987 года: по глубинной сути, по большевистской дерзости, по гуманистической социальной направленности нынешний курс является прямым продолжением великих свершений, начатых ленинской партией в Октябрьские дни 1917 года… Мы не имеем права снова застрять. Поэтому — только вперед!".

Конечно, даже те, кто сегодня отрезвлен, смущены. Верность "революционной присяге" — неотъемлемое свойство честного человека. С вопросом о смысле этой «присяги» я и хочу обратиться к интеллигентам, в среде которых прошла моя жизнь. К тем, кто мне дорог и с кем развела меня эта новая российская революция. Развела пока еще не по окопам — но и этот рубеж все ближе.

Любая присяга сохраняет смысл до тех пор, пока законен, легитимен тот вождь и тот порядок, на верность которому ты присягал. А эта законность сохраняется лишь покуда этот вождь и этот порядок выполняют свою исходную клятву, которую они дали некоему высшему в твоих глазах авторитету (авторитету идеи, религии, Родины). В трудные моменты истории каждый время от времени проверяет: кому он служит и молится, не изменил ли его вождь высшему авторитету — и не рухнул ли сам этот высший авторитет? Эта проверка болезненна и для многих разрушительна. Но избегать ее нельзя — слишком велик уже риск превратиться в ландскнехта, воюющего против собственного народа, а то и в его палача — ведь в самом деле к штыку приравнялось перо.

Имею ли я, всю жизнь проработавший в Академии наук, моральное право обращаться с такими словами? Ведь и я был счастлив в 1985 году, и я вложил свои силы и знания в слом старой системы, и мои абзацы в речах Горбачева. Что из того, что сам род моих занятий (системный анализ) заставил меня уже в 1988 г. увидеть во всем проекте приоритет разрушительных ценностей? А Юрий Власов увидел лишь через три года — вина разнится немного. Сегодня я перечитал все, что профессионально писал с середины 70-х годов. Все правильно — взятое само по себе. Но став элементом того целого, что мы запомним как перестройка, это правильное приобретает характер соучастия. И жертвой преступления (пусть совершенного по недомыслию или халатности) является мирное население нашей страны, да и сама страна. А раз так, не о моральном праве надо думать и не об алиби, а сначала — об обязанности. О том, что еще можно сделать для спасения страны или хотя бы ее возрождения после уже неминуемой катастрофы.

Сейчас идеологи из интеллигенции начали готовить козлов отпущения в собственной среде, отделять «чистых», которые по определению не могут быть ни в чем виноваты, от «образованщины», которая всегда, дескать, и заваривает кашу. Они ревизуют горький самоанализ русской интеллигенции начала века ("Вехи" и "Из глубины"). Они заранее сдают будущему суду совести основную массу «рядовых», которые составляли «чистую» часть революционных митингов. Вот С.Аверинцев производит селекцию: "Нельзя сказать, что среди этой новой получившейся среды, новосозданной среды научных работников и работников умственного труда совсем не оказалось людей с задатками интеллигентов. Мы знаем, что оказались. Но… единицы".

Не к этим «единицам» я обращаюсь, они уверили себя в непогрешимости, да и роль этих людей почти сыграна, их ждут честно заслуженные кафедры — от Гарварда до захудалого колледжа в штате Айова. Я обращаюсь к тем, с кем работал и жил бок о бок, занимая у них до получки и давая взаймы. К тому седому кандидату наук, который читает в метро "Комсомольскую правду" и поет песни Булата Окуджавы. Который --">