Бэлла Шапиро - Русский всадник в парадигме власти

(под ред. П. Эдвардса и Э. Грэхема, 2011)^[14]. Отдельно стоит отметить получивший в России горячий отклик труд Р. С. Уортмана «Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии» (1995, русскоязычный перевод 2002), в значительной мере повлиявший на результаты настоящего исследования.

Обозначенная историография вопроса далеко не полна, но даже в таком виде представляет бурный поток идей и концепций, свидетельствуя о давнем и стабильном исследовательском интересе к проблеме. Специфика символизации образа конного воина в парадигме власти в русской культуре была обнаружена почти три с половиной сотни лет назад: далеко не случайным было создание «Василиологиона» Н. Г. Спафария (1673–1674), где царская доблесть напрямую связывалась с состоятельностью монарха как всадника^[15]. Однако до сих пор это явление не получило должного освещения: накопленное знание является почти исключительно конкретно-историческим и практически не выходит на уровень научно-теоретического обобщения. Этот существенный пласт русской культуры оказался вычеркнут из круга интересов исторической культурологии.

Вышесказанное определило общее направление работы: реконструкция не истории всадника, а его образа в исторической динамике и на основе конкретно-исторических проявлений. Результаты работы должны представить содержание культурной формы^[16] «русский всадник» как культурного символа, исходя из гипотезы, согласно которой смысловое содержание культурной формы «русский всадник» на протяжении нескольких столетий русской истории является устойчивым, не взаимосвязанным с историческими трансформациями, что позволяет говорить о нем как об одном из традиционных символов русской культуры.

Внутри основных хронологических рамок исследования помещены, по Н. А. Бердяеву, три «разных России»: Россия московская, петровская, и императорская. Наибольший исследовательский интерес представляют исторические повороты — смены векторов исторического развития, которые закономерно сопровождаются «переходами» и «переломами» культуры, так как культура фокусируется именно на границах различий, которые расчленяют ее на два полюса дуальной оппозиции^[17]. Введение категории «между» (во второй части монографии под заголовком «Русский всадник между царством и империей») позволило рассмотреть российскую историческую реальность как переходный процесс между обозначенными полюсами, тем самым выявив новое содержание культуры (срединную культуру).

Основное внимание уделяется периоду, ограниченному двумя событиями: венчанием на царство Ивана IV в 1547 г. и отречением Николая II от престола в 1917 г. Для понимания специфики культурогенеза и русского всадничества сделан экскурс в ранний период его истории, отмеченный оформлением основных черт исторического развития нации и образованием национальной мифологии^[18]. Широкие хронологические рамки, охватывающие несколько столетий русской истории, позволяют проследить за исторической динамикой культурной формы русского всадничества, механизмами ее устойчивости и изменчивости специфических культурных черт.

Теоретико-методологические подходы и основы исследования. Работа выполнена как междисциплинарная, поскольку предмет исследования занимает «стыковое пространство» между историей Отечества, историей русской культуры (соприродные история и культура представляют разные ракурсы восприятия: культура отражает историю в той же мере, как история отражает социальную реальность)^[19] и имагологией — относительно новым направлением, чьим проблемным полем являются вопросы формирования национальных образов. Основным методом исследования является культурная атрибуция — анализ культурной формы в ее исторической динамике^[20]. Анализ сложно структурированных культурных явлений, каким является русское всадничество, обусловил применение объективного анализа и системно-структурного подхода; последствием этого стало освещение как позитивных, так и негативных сторон вопроса, которые в сумме составили целостное представление о нем. Методы исторической антропологии позволили создать «тотальную» культурную историю русского всадничества. Во внимание также принимались некоторые исходные положения современных Human-Animal Studies, что позволило расширить исследовательский ракурс.

Помимо этого, для достижения поставленных задач были привлечены, --">