Михаил Матвеевич Бойков - Люди советской тюрьмы

же, как ты. Враги-то повыше сидят. В Кремле.

— Тише, Леня, — остановила его мать. — Соседи могут подслушать. Потом беды не оберешься.

— Бросьте вы спорить. Тоже нашли время, — вмешалась жена. — Бегите! Мама, скажи им.

Мать смахнула слезу со щеки. Перекрестила нас и прошептала тоскливо и скорбно:

— Дети мои! Идите все трое… А я как-нибудь одна.

Брат сплюнул в окно. Махнул рукой и сказал решительно:

— Нет! Так дело не пойдет. Будь я один, моментально драпанул бы. Попробуй, ищи меня. Но ведь ты, обратился он ко мне, — в таких штуках никакого опьт-та не имеешь. Попадешь в два. счета, тем более с женщиной_Может быть, посчастливится? — произнес я, колеблясь.

— Бывает. Хотя и редко, — процедил сквозь зубы он. — Только ты о матери тоже подумай. Ее за нас на допрос потянут.

— Кому я, старуха, нужна? Меня не тронут.

— Еще как тронут. Объявят врагом народа. Сядешь в тюрьму на старости лет.

Жена положила мне руки на плечи.

— Уходи сейчас же. Умоляю. Сделай это для меня. Еще есть время. Через чужие дворы уйдешь, — твердила она. — А мы… мы все перетерпим.

— Но за что же? — вырвалось у меня. — В контрреволюционных организациях я не состою, против власти не выступал…

В голосе жены зазвучала досада:

— Ты удивительно наивен. Не замечаешь, что делается вокруг. Они сажают в тюрьму всех, кто попадется под руку.

— Верно, Лидочка. Ты права, — поддержал брат насмешливо. — Наивности у него хоть отбавляй. Впрочем он, до некоторой степени, прав. Сажать его, пожалуй, не за что. Он беспартийная редакционная лошадка, работает за троих и ведет себя тише воды, ниже травы. Уж за кого им хвататься, так это за меня. Вероятно они ко мне с визитом. Прошлые мои грехи вспомнили…

Говоря о моей полной невиновности перед советской властью, брат был не совсем прав. Явных и важных преступлений против нее я не совершал, но, как и у многих граждан нашей страны, кое-какие тайные антисоветские грехи у меня имелись…

Напряженно наблюдали мы через окно за арестанским автомобилем. Во время нашего разговора от него отделились две фигуры, прошли несколько раз по улице, потоптались у ворот, потом на мгновение зажгли карманные фонари, осветив ими номер дома и нырнули в калитку. Теперь момент для побега нами был уже упущен. Из груди жены вырвался короткий и безнадежный стон отчаяния.

Секунды ожидания казались вечностью. Время, как бы, остановилось. Молчание стало невыносимым… Тяжелые шаги на лестнице вызвали у меня невольный вздох облегчения. И сейчас же страх и тревога охватили всего. Куда они пойдут? Шаги раздались в коридоре и замерли у дверей в нашу квартиру.

— К нам! Господи помилуй! — шепотом выдохнула мать.

Дверь распахнулась. В комнату стремительно вошли двое. Первый был в штатском костюме, второй — в мундире НКВД у обоих в руках наганы.

— Руки вверх! И не двигаться! — крикнул энкаведист в мундире.

— К женщинам это приказание не относится, заметил улыбаясь человек в штатском.

Под прицелом наведенного на него револьвера брат медленно поднял руки.

— Вы тоже, — указало на меня револьверное дуло. Торопливо исполнил я приказание. Пальцы энкаведиста в мундире проворно забегали по моему телу, вывернули карманы, прощупали борта и рукава пиджака. Штатский обыскивал моего брата.

Неприятная и унизительная процедура нашего обыска длилась несколько минут. Со смешанным чувством страха и отвращения разглядывал я обыскивающих. Тот, который ощупывал меня был плотным, коренастым брюнетом с курчавым сальным чубом в новеньком, сидящем в обтяжку мундире. Черты полного, слегка обрюзгшего лица грубы и расплывчаты, но глаза маленькие, очень живые и внимательно-щупающие. Под носом модные "чаплинские" усики. Обыскивая меня, он громко сопел.

Человек в штатском представлял собой весьма любопытную фигуру. Светлый блондин, худой до такой степени, что казался скелетоподобным. Сутулый, сгорбленный с втянутой в плечи головой. Ноги, как палки и тонкие, почти просвечивающие кисти цепких рук. С бледного, нездорового цвета лица не' сходит зловещая улыбка. При взгляде на него казалось, что улыбается мертвый череп.

Пока я рассматривал энкаведистов, брату успел надоесть обыск. Он опустил руки и запальчиво сказал улыбающемуся:

— Чего так долго копаетесь? Арсенала в моих карманах нет.

— Вы спокойнее. Без сопротивления… Не то, — и энкаведист подбросил на ладони наган.

— Ты меня своей --">