В Л Бурцев - Календарь Русской Революции (Сентябрь)

одно живое общество не может умереть без попыток сопротивления. Не умирало и общество русское; правительство давило легальную оппозицию, считая тяжким преступлением протест легальный и открытый, общество отдавало свои симпатии актам террора, этим концентрированным формам общественного протеста.

И чем выше поднималась волна скрытого общественного негодования, тем чаще совершались единичные акты героическими личностями: Карповичами, Балмашевыми, Гершуни.

Общество, для которого закрыты все пути, не только не отвертывается от своих членов, включающих убийство в способы борьбы за право {236} самоопределения, - оно сочувствует им, оно, наконец, чтит их. В этом смысле оно является их неоспоримым сообщником и, при всей своей пассивной забитости, имеет мужество не отрекаться от них.

Террор, как форма сдавленного общественного протеста, являлся в России почти единственной формой борьбы, единственным признаком жизненной силы подавленного общества. Находя, таким образом, полное объяснение и оправдание во взаимоотношениях общества и правительства, террор нисколько, однако, не способствовала организации общественных сил, развитию самосознания, созданию планомерной борьбы за свои права. Это хорошо понимали и сами террористы. После убийства Мезенцева С. М. Кравчинским (Степняком), этот последний писал:

"Убийство - вещь ужасная. Только в минуту сильнейшего аффекта, доходящего до потери самосознания, человек, не будучи извергом и выродком человечества, может лишить жизни себе подобного... Оно (правительство) довело нас до этого своей циничной игрой десятками и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало по отношению к нам."

Такой же взгляд на способ борьбы террором исповедывал и Исполнительный Комитет партии "Народная Воля". Он обещал прекратить убийства тотчас же, как только правительство Александра III откроет какой бы то ни было легальный путь для борьбы общества за свои идеи и права. "Исполнительный Комитет сам прекратить свою деятельность, организованные около него силы разойдутся для того, чтобы посвятить себя культурной работе на благо родного народа. Мирная, идейная борьба сменить насилие, которое противно нам более, чем Вашим слугам, и которое практикуется нами только из печальной необходимости". (Письмо Исп. Ком. к Александру III).

Так писал Исполнительный Комитет в 81 г., когда массы еще спали глубоким сном, и когда "эпоха доверия" могла бы сыграть огромную роль в смысле направления всех культурных сил на реформистскую, а не на революционную деятельность.

Ни развитие производительных сил, ни разложение деревни, ни обострение классовых противоречий не зашло еще в 1881 году так далеко, чтобы "эпоха доверия", тогда развернутая, могла подготовить лишь революционный взрыв и прямое {237} требование полного переустройства всей политической и социальной структуры России. Вместо "эпохи доверия" правительство ответило в 81 году эпохой сплошного террора, закончив этот 25-летний опыт достойным апофеозом: фигурой Плеве в качестве творца политики не только внутренней, но и внешней.

Затеянная им война на Дальнем Востоке для отвлечения общества от внутренней смуты была последним шагом неудержимого самовластия. 15 июля 1904 г. Сазонов, убивший Плеве, покончил с одной из самых тяжелых страниц русской истории и русского общественного развития. 15-го июля все поняли, что убийство Плеве, при совокупности всех тогдашних обстоятельств, - не есть простое убийство слуги правительства, это - убийство системы.

И мы думаем, что открывшаяся после смерти Плеве "эпоха доверия", дирижируемая просвещенным бюрократом, князем Святополк-Мирским, не является результатом его личных качеств, а актом, неизбежным при любой фигуре: то, что правительство отказалось сделать в 1881 году, оно вынуждено было сделать в 1904 году-под влиянием кровавой демонстрации на Дальнем Востоке его системы управления. И именно то обстоятельство, что тотчас же после убийства заместителем Плеве был выбран не суровый мститель за смерть предшественника, а мягкий, культурный человек, - показывало провал системы, ее осуждение, сознанную необходимость ее отмены. Тот аппарат, который был так искусно приспособлен к системе репрессий, должен был теперь превзойти себя и быстро приспособить свои старые орудия к иной системе обращения с обществом. Но как система репрессий, так и система доверия --">