Льюис Френсис Зальцман (novik69) - Жизнь Англии в Средние века

семнадцатилетия своего сына накормил семнадцать сотен бедных.

Эти цифры дают некоторое представление о том, сколь многие бедняки нуждались до такой степени, что без помощи благотворителей не смогли бы не то что вести сносную жизнь, но и просто выжить. О них повествует автор «Видения о Петре Пахаре»:

Более всех нуждаются наши соседи, проявим же к ним участие,

Заключённые в подземной темнице, батраки в убогой хижине,

Обременённые оравой детей и необходимостью платить ренту лендлорду.

Всё, что им удаётся выручить за счёт прядения, чтобы было чем сдобрить кашу,

Молоко и грубую муку, чтобы накормить младенцев,

Младенцев, которые постоянно кричат, требуя пищи, —

Всё это они должны отдать в качестве арендной платы за своё хозяйство;

Вечно и сами они голодают,

В скорби зимой поднимаясь по ночам

В тесной комнате баюкать люльку.

Сердце сжимается, когда представишь себе, каково горе женщины из бедняцкой хижины,

Этой и многих других, горе, которое они скрывают за видимостью благополучия,

Стыдясь просить милостыню, стыдясь поведать соседям,

Как они нуждаются во всём денно и нощно.

Детей много, но всего лишь мужские руки есть для того,

Чтобы одеть и прокормить их; несколько пенни — вот весь доход,

И много ртов, чтобы проесть эти пенни.

Хлеб и жидкий эль — роскошное пиршество для них,

Холодное мясо и холодная рыба — как жареная дичь;

На фартинг мидий, на фартинг сердцевидок —

Вот для них пир в пятницу или в пост;

Было бы воистину милосердно помочь этим людям, влачащим непосильное бремя,

Облегчить жизнь крестьянину, увечному и слепому.

Помимо слепых, паралитиков и калек, обязанных своим несчастьем болезни или случаю, было немало людей, изувеченных по воле закона. В основе средневекового законодательства, в особенности после нормандского завоевания^[4], лежал принцип жестокого возмездия, и если преступника не отправляли на виселицу, то надлежало отрубить ему ногу или руку, ослепить либо нанести другие увечья. В те времена жизнь ценилась невысоко и жестокость была почти что делом привычки. Духовенство непрестанно твердило о вечных адских муках, по справедливости уготованных отъявленным негодяям, женщинам, красившим лица, и мужчинам, не платившим церковную десятину; законники вешали и калечили людей за кражу нескольких шиллингов; Церковь и закон объединяли свои усилия, чтобы посылать на костёр еретиков; а когда и Церковь и закон оказывались бессильны (как во времена великой анархии после воцарения Стефана^[5], беспредел порождал такие ужасы, что «люди не таясь говорили, будто Христос и все святые крепко спят». Даже забавы той эпохи зачастую носили изуверский характер, подобно излюбленному развлечению — травле быков и медведей или игре школяров, метавших палки в привязанного петуха, не говоря уже о менее явной жестокости людей, дрессировавших медведей и других животных, чьи представления были весьма популярными в Средние века.

Но ни болезни, ни нищета, ни жестокость не могли погасить радости, и в Средние века было немало весельчаков. Чувство юмора играло немаловажную роль в средневековой жизни. Нередко это был юмор, рассчитанный на ребячливые, незрелые умы, им вдохновлялись грубые розыгрыши да непристойные истории. Одним из признаков подобной ребячливости был распространённый среди знатных господ обычай держать при своём дворе полоумных «дурачков» (в отличие от умных и независимых шутов), чтобы потешаться над их кривляньем и нелепыми речами. Проповедники время от времени возмущались обычаем превращать в посмешище эти «невинные души», «чудных шутов Господних», с которыми и поганые сарацины обращаются уважительно, ибо убогие находятся под особой защитой Господа. Один такой проповедник весьма прямолинейно говорил своим слушателям, что если они находят дураков занятными, им лучше было бы купить зеркало. Тем не менее эта традиция просуществовала на протяжении всего Средневековья. Присущее народу чувство юмора можно оценить по тому, как оно проявлялось в прозвищах, которыми награждали друг друга средневековые англичане. До XIII века большинство населения не имело фамилий, переходивших по наследству от отца к сыну; человека называли по имени, данному при крещении, зачастую ради отличия добавляя к нему имя отца, — так уже в наши дни на --">