Владимир Васильевич Москалев - Возмездие (СИ)

разбитой головой лежала Ортанс. Из раны уже перестала течь кровь. Жак, уткнувшись лицом в дощатый пол, замер в двух шагах от матери. Одна рука его была распростерта на полу, словно он тянулся ею к Ортанс, вторая как-то неловко поджата под живот. Пьер бросился к ребенку, перевернул его на спину... и обомлел: в груди Жака зияла дыра. Кровь из раны смочила его одежду и ушла через щели в землю.

   Пьер хотел закричать, но голос не шел из груди. Он кинулся к Ортанс, пытаясь найти в теле малейшие признаки жизни, потом - к сыну, снова к жене и снова к сыну...

   Но напрасно. Оба были бездыханны.

   Пьер рухнул на кровать и зарыдал. Горько, с надрывом. Это убивался мужчина, увидев мертвой ту, с кем прожил много лет и без кого не мыслил дальнейшей жизни. Эти слезы проливал отец, оплакивающий свое дитя, которого у него уже не будет...

   Скрипнув рассохшейся половой доской у порога, в дом, кряхтя, вошел сосед. Постоял, тупо поглядел на два тела, на рыдающего Пьера, потом побрел к кровати и, сев на край, кашлянул раз, другой.

   Не поднимая головы, Пьер ничком лежал рядом.

   - Твой дом посетили "грызуны", - печально произнес Гийом.

   Пьер поднялся, сел; плечи его вздрагивали. Он глядел в угол, туда, где лежали оба, мать и сын, и не мог оторвать от них глаз.

   - Я догадался, - услышал старик голос, словно из преисподней.

   - Они явились утром, неожиданно, как только ты ушел, - начал Гийом свой страшный рассказ. - Я знал, что у тебя дома ничего нет, и думал, они уйдут, но вышло иначе. "Грызуны" долго возились в доме, и я решил поглядеть, что они делают, а когда заглянул в окно...

   - Ты видел всё... - глухо проговорил несчастный отец.

   - Да. Они перетрясли сундук; доставали из него одежду и забирали себе. Потом перерыли погреб, разломали печь, думая, что ты прячешь там излишки. Нашли несколько сухарей и немного муки, пшена и зерна. Ортанс долго крепилась, я видел это по ее лицу, но когда они швырнули сухари в грязь, а пшено и муку бросили в телегу, она взорвалась:

   - Да ведь нам нечем будет засеять поле под будущий урожай! Вы отобрали у нас всё, не сегодня-завтра мы пойдем по миру, а еще через неделю все перемрем! Вы забрали последнее тряпье, нам будет не во что одеться и нечего продать, чтобы достать денег и купить еду!..

   - Достать денег? - переспросил Оливье Плут, и хитрая улыбка приподняла его лоснящиеся щеки. - Ах ты, шельма, ведь у тебя прялка и веретено. Да стоит тебя чуточку потрясти, и посыплются золотые, как из рога изобилия. Уж, верно, припрятали с муженьком немало деньжонок, а всё прикидываетесь бедняками. А знаешь ли ты, женщина, что нарушаешь установленные платежи, не внося своевременно надлежащий оброк?

   - Установленную богом и королем повинность нарушать нельзя, дочь моя, - наставительно молвил стоящий рядом аббат, - и тому, кто во всем следует закону и подчиняется властям, воздастся по заслугам его.

   - Но у нас нет ни единого су! - попробовала возразить Ортанс. - Откуда же ему взяться, если в прошлом месяце мы заплатили церковную десятину и отдали половину своего ничтожного урожая, а другую половину забрали королевские солдаты?

   Но это было все равно, что просить свинью не подкапывать корни дуба, на котором растут желуди.

   - Знаем мы вас, - кричал Оливье, бегая по комнате и рыская глазами по углам, - все вы нищие и голодные, всем вам нечего есть, все задавлены бременем налогов. Вы сваливаете вину на неурожай, на ростовщиков, на нас, а сами лодыри, делать ничего не хотите, потому и живете плохо. Что, верно я говорю? Кстати, почему бы тебе не вернуть долг, ведь ты не все отдала в прошлый раз.

   - Да ведь муж сказал, что рассчитается при следующем урожае... Сейчас у нас ничего нет! - со слезами на глазах умоляла Ортанс. - Неужели так трудно подождать?..

   - Некогда мне ждать! - взревел Оливье. - Плати сейчас же, не то прикажу солдатам выпороть тебя как собаку, мужа твоего закую в кандалы, а ребенка продам в рабство!

   И засмеялся, будто коршун

--">