Евгений Николаевич Захарчук - На круги своя (СИ)

уборки. К тренировкам Васи и Генчика стали присоединятся другие деды из роты охраны, а позже и из транспортной роты. Никому из дедов не было зазорно подержать подушку в качестве боксёрской груши, когда Ковальчук показывая приёмы, наносил удары руками и ногами. Со временем нашлась одна пара боксёрских перчаток и Ковальчук с удовольствием обучал искусству бокса, как он знал сам, всех желающих, проводя однорукие спарринги. Когда на третьем этаже прознали о тренировках, на замечания, деды роты охраны отвечали коротко: "Свисткам запрещено, Ковальчуку можно". Черпаки аэродромной роты, вспоминая свою свистковую долю, брызгали слюной от ненависти, когда в столовой, какой-нибудь дед из другой роты, считал нормальным не только поприветствовать Ковальчука, но и поделиться вкусняшкой, присланным с гражданки вареньем или, купленной на деньги своих свистков, сгущёнкой.

  В такие моменты Ковальчук задумывался, почему люди портят друг другу жизнь? На добровольной основе сначала пресмыкаются, чтобы после выместить обиду на других, совершенно непричастных к их боли, людях? Он задался целью изменить несправедливую традицию унижения.

  Как бы там ни было, и чтобы не наговаривали старослужащие на непокорного Ковальчука, а первым перейти в черпаки предоставили честь именно ему. Для него это было неожиданностью, но проявление уважения склонило принять участие в дурацкой процедуре перевода. Свисток ложился животом на скамейку, и его дед, при всех, несколько раз хлестал ремнём подопечного по двум мягким выпуклостям пониже спины. Вася Лескин провёл процедуру символически, под неодобрительные ворчания со стороны других стариков, тайно жаждущих отмщения. Другим новым черпакам повезло меньше. Потирая ушибленное место, они радостно делились между собой иллюзорным ростом в неуставной градации.

  Вскоре следы дембелей занесло первым снегом. Бывшие черпаки, а теперь деды, уже не были помехой на лидерские притязания Ковальчука. В начале зимы, назначенный на должность заместителя командира первого взвода, в звании сержанта, он принялся перекраивать установленный в роте порядок, по своему образу и подобию. Второй замок, Вася Клаус, не разделял благородные намерения сослуживца, однако его убеждения, глаз за глаз, не мешали помогать Ковальчуку строить справедливое общество, без унижения себе подобных. Общее дело сблизило двух людей, взрастив дружбу до дембеля, скорее по убеждению, а не по духу.

  Декабрьским вечером, Ковальчук собрав всю роту, озвучил свои намерения.

  - Отныне я, пока буду здесь, сделаю всё, чтобы прервать традицию унижения старшим призывом младшего. Никаких постирушек и подшивания для дедов или черпаков. У всех руки есть, сами справитесь. Только попробуйте ударить молодого при мне, не сомневайтесь, быстро выбью эту дурь из паршивой башки, командир роты мне только спасибо скажет.

  Среди дедов началось брюзжание, невнятное, трусливое. Но понять их было несложно. Мол, они, тащили лямку всю службу, а теперь никаких привилегий?

  Вася Клаус, выше среднего роста, мускулистый, широкоплечий, с большим красным лицом, сжав кулаки, как бульдог, готовый вцепиться в горло неприятелю, следил за недовольными, выискивая повод пролить свой праведный гнев, на ещё недавно причинявшим ему и другим свисткам, боль.

  - Согласен, что привилегии должны быть, - сержант продолжил декларировать свой манифест, - хотя многие из вас этого не заслуживают. Поблажки с моей стороны будут, но проявляться будут по справедливости. Дедам позволяется не шуршать на общей уборке казармы по субботам, если это не требуется. Стариков меньше буду ставить в наряды, по возможности назначать дневальными одного из молодых. Уборка, как и самые тяжёлые работы на аэродроме по-прежнему крест свистков. Физическую нагрузку легче перенести, когда над тобой не издеваются. Что касается ваших дурацких традиций, дембельских сказок и т.п., на ваше усмотрение. Если узнаю, что кого-нибудь из молодых принуждают, виновный об этом пожалеет. Есть вопросы? Если нет вопросов, тогда всем, кроме наряда, отбой.

  С того времени, как государство в государстве, маленький коллектив из тридцати человек, пусть не по своей воле, пытался жить и служить не

--">