Лариса Анатольевна Львова - Откуп (СИ)

постройками, поднятое почти за сто лет и рачительно ухоженное старыми и новыми хозяевами, превратилось в руины. Варнаки сунулись в развалины с целю поживиться, но получили отпор. Таисия защищала не добро, которое может быть взято стихией, а прежнюю жизнь - с достатком, уважением народа, сознанием своей власти хозяйки.

   Она отправила сына с невесткой в северную деревню к родственникам и не согласилась ехать с ними. Убедить её было невозможно. И разговорить тоже. Нахмурив густые брови, сжав в нитку суровый рот, Таисия задумала что-то страшное. Её взгляд потеплел, когда она перекрестила на прощание Сашу. Только тогда она сказала:

   - Не давай власти над собой ничьим словам, дочка. Ты мать, и это главное, кто бы что ни говорил. За святым обликом может таиться зло. Ищи спасение сама.

   Таисия повесила на плечо ружьё и отправилась на поиски Мотри.

   К удивлению, её подворье пострадало меньше, чем другие.

   Таисия вошла через дыру в лиственничном заборе.

   Мотрю и Калистрата окружал несчастный люд. Обгоревшие, раненые, бездомные, потерявшие имущество были готовы прибиться хоть к кому-нибудь, кто бы указал на спасение. Все столпились около костра, на который пошла

   поваленная часть забора.

   - А... Таисия наша безгрешная... ты пришла спросить, отчего откуп не свершился? Отчего земля жертвы отвергла? - заверещала Мотря, упреждая вопросы, которые ей могла бы задать Таисия. - И не стыдно тебе, а? Брат ваш крал да пьянствовал, а вы его всей родовой покрывали! Грехи, как язвы, разъели землю!

   - Ну ты, баба, язык-то прикуси! - заступился за Таисию муж её троюродной сестры.

   - А не буду я молчать! - взвилась Мотря. - Она ещё и грешницу покрывает! Невестку свою! Которая на кладбище к пьянчуге бегала!

   - А кто докажет твои слова, Мотря? - спокойно возразила Таисия. - Кто свидетель, что на моей снохе грех?

   - Да Калистрат всё видел! - торжествующе сказала Мотря. - Он мужик уважаемый...

   - Настолько, что к молоденьким соседкам выпимши пристаёт! - возвысила голос Таисия. - А потом грозится, что навек опозорит, если родителям девка пожалится. А ну, сватья, скажи слово, если это не так! Саша всё тебе поведала. А тебе важнее было с Мотрей знаться, чем против их семьи пойти. Мотря и Саше голову забила богопротивными мыслями.

   - Не смей голос возвышать противу моей родительницы! - загрохотал Калистрат. - Вот чья семья должна стать откупом...

   - А где твой брат Осип? - спросила Таисия, уже ни на что не надеясь. Вдруг этот воришка на материнском подворье. Или сгинул вместе с пастухом и подельником. В любом случае это ничего не меняло.

   Видимо, делишки Осипа были известны людям, и она зароптали.

   - К родне на северную заставу поехал, - так уверенно сказал Калистрат, что внутри у Таисии всё оборвалось.

   Никто не станет искать Осипа, когда у народа других забот полно. Никто не поверит ей, что брат будущего головы грабил склепы и могилы, разорял последние приюты умерших людей, менял на полушку душу и совесть.

   Людской гомон стих.

   Через дыру в заборе вошёл кузнец. Его волосы, стриженные скобкой, ранее смоляные, теперь напоминали перья полярной совы. Глаза ввалились, но в них не было отстранённости, как у Андрюни. Он что-то скрывал за пазухой зипуна.

   - Не нужно никаких откупов. Ни живым, ни мёртвым. Силы и тайны земли нам неведомы. И нет у нас власти на них влиять. Спасайте свои жизни, люди! То, что дороже золота. Идёмте на север, - сказал кузнец.

   - А что это у тебя, Петрович? - взвизгнула Мотря и потянулась к зипуну.

   Кузнец отстранил её и сам откинул полу.

   К мокрой и грязной рубахе кузнеца приклонился младенец-урод. Из его огромной головы, вскрытой неумехой-лекарем, торчала бурая солома. Личико скукожилось на одну сторону, беззубый роток ощерился.

   - Мой родной прах, - молвил

--">