Максим Владимирович Ковалёв - Долька (СИ)

<p>

Долька</p>

   Солнце зашло за лес, и вечерний свет уступил место сумеркам. Первые звёзды высыпали на ещё алеющий у горизонта небосвод. Ветер о чём-то зашептал в облетающих кронах. На краю деревни заголосил петух. И его крик явился тем гимном, что завершал уходящий день.

   Посвежело. Павел поёжился в тонкой спецовке и дёрнул замок на двери в хлев. Места у них спокойные, да бережёного Бог бережёт. Скотина проверена: три коровы с телятами, птицы, кролики. И, конечно, любимая свинка Долька. Десять пудов сала и откормленного мяса. А уж мордашка - так бы и расцеловать. Скоро придёт срок закалывать бедняжку. Даже жалко. Недолго уже осталось.

   В полутьме к ноге прижалась по-стариковски сопящая тень.

   - Сторожи, - велел хозяин, потрепав пса по загривку.

   Павел вдохнул вечерней свежести. Глянул на россыпь звёзд в вышине над головой и пошёл к дому. Семья должно быть уже улеглась. Пора и ему на покой. Всё было хорошо.

   Долька пропала ночью из запертого хлева. Ни пёс, никто в доме не подняли тревоги. Никаких следов взломам похитители также не оставили. Вернее, никаких, кроме одного - если тот можно было считать за такой.

   ...Павел сидел на чурбаке у раскрытой двери в хлев. Мозолистые ладони свисали меж колен. Спина сгорблена. На лице застыла посмертная маска.

   - Маленькая моя... Как же так... Что я за дурак.

   У его ног копошились куры. Здесь же крутился и пёс. Но получив пинок под зад за то, что не усмотрел за хозяйством, с визгом убежал прочь. Чуть ранее заходил Митяй. Говорил что-то про бензин и дрова. Что повредил руку бревном и помочь бы. Он ответил в том смысле, что не до того ему сейчас.

   - С женой что ли нелады? - лез не в своё сосед, не понимая намёков.

   Он, кажется, послал его. Митяй ещё постоял, талдыча о своей супруге, и как она однажды заявила ему... Потом сгинул.

   Подошла жена. Что-то сказала. Павел не слышал. И не слушал. Взгляд его остановился на том, что сжимали ладони.

   Лоскут красной ткани. Красной не только по цвету, но и из-за промочившей его, уже засохшей крови.

   - Ну, что ты убиваешься так, - повторила жена, положив руку ему не плечо. Как разбудил её поутру истошный мужнин вопль, так больше и слова она от него не услышала. Сел и сидит, а на ней и дети, и дом, и скотина. - Что сидеть - надо идти в милицию. В прошлом году в Краповке мэра обокрали. Замок взломали и квартиру обчистили. И не его одного, говорят. Теперь сюда докатилось. Хорошо ещё малым отделались... Вот прям сейчас и пойду!

   Павел встрепенулся. Схватил её за руку.

   - Нет. Никуда не ходи. Я сам... разберусь.

   - Гляди-ка, заговорил, - жена шмыгнула носом, утерев его рукой. - А то я думала - точно свихнулся ты на этой свинье. Как привёз её, так и не отходил ни на шаг. Чуть ли ни жить уже в хлеву стал. Никого не подпускал, замок даже повесил. Чисто с ребятёнком возился. А у самого младенец в люльке - не приласкал ни разу! Так что, может, забрали и забрали - и слава Богу! Может, хоть теперь мозги на место встанут.

   - Уйди, глупая, - рыкнул Павел. - Не доводи до греха.

   Жена посмотрела, как он сидит, точно по голове оглушённый, всё сминая в руках обрывок красной тряпки. Вздохнула и пошла в дом. Мало у неё дел что ли.

   А его, в самом деле, словно по голове чем-то тяжёлым ударили. Мысли в ней бродили бессвязные. И тягостные, как валуны. Падали и падали на душу, так что хотелось то ли завыть, то ли пойти и удавиться.

   - Как же так, - шептал он. - Дверь заперта. Чертовщина...

   Валуны падали, слагаясь в неподъёмные горы.

   - Папа, ты грустишь?

   Оглядевшись, будто только проснувшись, он увидел стоящую рядом дочь. Простенькое уже маловатое платье. На ножках стоптанные туфли. Невысокая, в свои десять она казалась едва не шестилетней. Но взгляд умный, как у взрослой.