Генрих Вацлавович Далидович - Августовские ливни

увидела жито, закрыла глаза. Сердце заколотилось, даже дурно стало; хотя она, отправляясь сюда, и представляла, что теперь сделалось с житом, все равно не могла спокойно смотреть на побитый дождем и градом хлеб.

На взгорках жито стояло, опустив тяжелые мокрые колосья, в лощинах же оно полегло большими полосами, словно кто–то покатался на нем, примял.

— Может, поднимут как–нибудь, — подумала она вслух, — только бы обложной дождь не зарядил надолго, не сгнило и не проросло зерно.

С болью в сердце смотрела она на полегшие хлеба и не заметила, как проехали мимо борковского кладбища, потом мимо совхозных ферм и первых деревенских хат, за которыми на лугу стояли накрытые целлофаном и прижатые длинными жердями копны сена.

Хаты, стоявшие почти рядом одна возле другой по обе стороны улицы, были все новыми, ухоженными, с большими застекленными верандами, оплетенными вьюнками, почти все окна и стены были выкрашены. Желтизной светились заборы. Ставили их недавно — возле заборов в траве лежала коричневая, свернувшаяся кора, валялись обрезанные пилкой верхушки кольев. Кое–где белели кирпичные дома с шиферными крышами. Деревня эта за последние два–три года сильно изменилась, просто не узнать.

Улица была песчаной, тянулась лощиной, на ней сейчас собралась вода, стекала с огородов. Заборы тут стояли на сыром месте и потому подгнивали снизу, — от земли были трухлявыми. «Газик» буксовал, попадая в колдобины, выбитые машинами, заваливался.

— Живут хорошо, а дорогу свою не наладят, — недовольно заметила Алена Петровна. — Выгоды своей не понимают, что ли?

— Понимают, — отозвался шофер, — да только… — Он не успел договорить, схватился за руль, начал переключать скорость.

Машина, попав в глубокую яму — в ней, должно быть, и раньше стояла вода, расквасила землю, — забуксовала и не смогла выбраться. Шофер и назад ее подавал и вперед рвал — раскачивал, но выехать не мог.

— Не выберемся, Алена Петровна, — наконец сказал он виновато. — Надо поискать, чтоб вытянул кто–нибудь.

— Что же ты так? — упрекнула она.

— Что я! — смущаясь, как мальчишка, оправдывался он. — Дороги… Надо идти искать трактор.

— Не я же пойду, — проворчала она, хотя тут же трезво подумала: хлопец совсем не виноват, зачем на него злиться?

Шофер открыл дверцы, прицелился и попробовал перескочить лужу, попасть на бугорок, но не допрыгнул до него, плюхнулся ногами в грязную воду.

— Эх ты, солдат! — усмехнулась Алена Петровна. — Подкати сюда вон тот камень, я же не буду скакать.

Шофер, хоть и обиделся за насмешку, но послушался, скатил с бугорка в воду валун, осторожно, чтоб не забрызгать ее, опустил туда еще несколько более мелких камней, но они утонули, даже не показались из воды.

— Надо пошерстить их, хозяев, немного за такую улицу, — возмущалась Алена Петровна. — Куда это годится? Среди бела дня, летом и…

Она вскинула на плечо плащ болонью, до сего времени лежавший на поручнях возле сиденья, вылезла из машины и, невысокая, но полная, отяжелевшая, удачно прыгнула на валун, только слегка закачалась, взмахнув руками. Держась за забор, ставя ноги между частоколин, перешла по жерди лужу; хозяин, который ставил тут забор, был предусмотрительным: в этом месте частоколины прибивал реже, чтоб можно было ставить между ними ноги.

Алена Петровна немного знала деревню, знала, что контора и сельсовет отсюда недалеко, с версту, но сразу идти туда не захотела. Подумала, что зайдет в ближайшую хату, посмотрит, как живут люди, поговорит с ними, пока шофер не вытащит машину. По мокрой после дождя траве за дорогой она подошла к новому дому с таким же новым забором, но не успела открыть калитку, как к ней бросилась большая серая, с черной спиной собака, залилась сильным, хоть ты затыкай уши, лаем.

Из дома никто не вышел, видать, все были в поле или в лесу. Алена Петровна постояла, попробовала успокоить собаку, но не смогла — та не подпускала ее к себе. Тогда она вдоль забора, за которым зеленела картошка, стояли молодые яблони, с еще небольшими и не очень душистыми яблоками, пошла к соседней старой хате.

В том дворе собаки не было. На заборе висели чистые стеклянные банки, ведра, под стрехой возле сеней стояли, свесив головы и закрыв глаза, куры, возле хлева лежало длинное корыто, в него налилась вода.

Алена Петровна поднялась на деревянное крыльцо, открыла легкую дверь и вошла в сени, постучала.

— Можно, — --">