Кэтрин Мэнсфилд - Счастье

битву, когда не было никакой битвы… Она болтала и смеялась и совершенно забыла, пока он не вошел (именно так, как она и представляла), что Перл Фалтон еще не появилась.

— Мисс Фалтон не забыла ли?

— Наверное, — ответил Гарри. — У нее есть телефон?

— О, вот и такси.

И Берта улыбнулась с небольшим чувством собственничества, которое она всегда испытывала, когда у нее появлялись новые загадочные подруги.

— Она живет в такси.

— Нагонит себе жира, если будет продолжать в том же духе, — холодно отозвался Гарри, звоня к обеду. — Ужасная опасность для блондинок.

— Гарри, перестань! — предупредила Берта, смеясь над ним.

Они еще чуть — чуть подождали, смеясь и болтая, чуть больше нужного раскованно и неосознанно. И тогда мисс Фалтон, вся в серебре, с серебряной длинной лентой, скрепляющей ее светлые волосы, вошла, улыбаясь и слегка склоняя голову на одну сторону.

— Я опоздала?

— Ничуть, — ответила Берта. Проходите.

Она взяла ее за руку и они направились в столовую.

Что было в прикосновении этой прохладной руки, которая могла освежить, обдать жаром — огонь того счастья, с которым Берта не знала, что делать?

Мисс Фалтон не смотрела на нее, но она и вообще‑то редко смотрела прямо на людей. Ее тяжелые веки лежали на глазах и странная полуулыбка то появлялась, то исчезала на губах, как будто она больше слушала, нежели смотрела. Но Берта вдруг поняла, как если бы они поглядели друг на друга долгим интимным взглядом, как если бы сказали друг другу: «И ты тоже»? что мисс Фалтон, мешая чудесный красный суп в своей тарелке, чувствовала то же, что и она.

А другие? Рожица и Мордочка, Эдди и Гарри, поднимая и опуская свои ложки, промокая губы салфетками, ломая хлеб, крутя в руках вилки, бокалы, и болтая.

— Я познакомилась с ней в Альфа шоу — страннейшее маленькое существо. Она не только подстригла волосы, но, такое впечатление, что она, как следует, подрезала себе руки, ноги, шею и свой малюсенький носик.

— Кажется, она очень liee^[3] с Майклом Оутом.

— Это тот, что написал «Любовь во вставных зубах»?

— Он хочет написать для меня одноактную пьесу. Для одного актера. Герой решает покончись с собой, объясняет, почему он должен это сделать и почему не должен. И, как только он готов к тому или к другому, — занавес. Неплохой сюжет.

— И как он собирается ее назвать? «Расстройство желудка»?

— Мне кажется, я уже читал нечто подобное в небольшом французском журнале, неизвестном у нас в Англии.

Нет, они этого не чувствовали. Они были милы, милы, и ей нравилось, что они сидят у нее за столом и она угощает их вкусной едой и вином. Ей даже хотелось сказать им, какие они очаровательные и как красиво смотрятся все вместе, как оттеняют друг друга, напоминая ей чеховскую пьесу!

Гарри наслаждался ужином. Это было, ну, не совсем в его натуре и, конечно, не поза — говорить о еде и предаваться «в бесстыдной страсти белой плоти лобстеров и фисташковым шарикам мороженого — зеленым и холодным, как веки египетских танцовщиц».

Когда он поднял на нее глаза и произнес:

— Берта, какое восхитительное souffle^[4]! она чуть не расплакалась от детской радости.

О, но почему она ощущает сегодня такую нежность ко всему в мире? Все было хорошо — все на своем месте. Все, что случилось, казалось, снова наполнило до краев чашу ее блаженства.

И где‑то в глубине сознания цвела груша. Наверное, она сейчас вся серебряная, освещенная Луной бедняги Эдди, серебряная, как мисс Фалтон, что сидит напротив и крутит мандарин в своих изящных пальцах, таких бледных, что, кажется, они источают свет.

Чего она не могла понять (это было чудом), как ей удалось угадать состояние мисс Фалтон и так точно. Она ни на мгновении не сомневалась, что была права, и все же, чем она могла это подтвердить? Абсолютно ничем.

— Наверное, такое случается очень редко между женщинами и никогда между мужчинами, — подумала Берта. — Но пока я буду варить кофе в гостиной, может, она себя чем‑то и выдаст.

Что она хотела этим сказать, она не знала и что произойдет потом, тоже не могла представить.

И пока она так размышляла, она вдруг поймала себя на том, что разговаривает вслух и смеется. Ей нужно было говорить, чтобы не смеяться от распиравшего ее желания смеяться.

«Если я не засмеюсь, я умру».

Но когда она заметила, что Рожица имеет смешную привычку запихивать что‑то за лиф своего платья, как будто у нее там небольшой --">