Антонин Згорж - Один против судьбы

будущем вас упрекали — пекарь Фишер изгнал из своего дома чудо-ребенка?!

— Вы сами не знаете, что говорите, господин Бетховен. Я молоденького Моцарта ниоткуда не выгонял, потому что никогда в глаза его не видел. До свидания!

— Нет, не до свидания, господин домовладелец! Продолжим наш разговор. Мой старший сын Людвиг точно такой же необыкновенный ребенок. Его имя тоже прославится во всем мире. И скоро! Совсем скоро! Вот, взгляните только.

Бетховен положил на стоявшую у ворот скамью узел. До сих пор он держал его в руке, и это выглядело так странно, что господин в шелковом жилете, расшитом золотом, тащит по городу такую убогую ношу. Покопавшись в чем-то, похожем на платье, он извлек сложенный лист бумаги, развернул его и прислонил к облупившейся стене.

Это оказалась афиша, ее текст был напечатан жирным готическим шрифтом.

Пораженный пекарь прочитал:

ИЗВЕЩЕНИЕ

26 марта 1778 года

придворный тенорист Бетховен будет иметь честь показать в музыкальном академическом зале своих учеников:

Придворную альтистку мадемуазель АВЕРДОНК и своего шестилетнего сынишку.

Первая будет иметь честь выступить с различными красивыми ариями, второй — с разными клавирными концертами и трио.

Он надеется доставить высоким господам полное удовольствие, тем более что артистам была оказана милость быть выслушанными, к величайшему удовольствию всего двора.

НАЧАЛО В 5 ЧАСОВ ВЕЧЕРА.

Неабонированные господа и дамы платят один гульден.^[1]

— Ну, что вы на это скажете, господин Фишер? — спросил тенорист, когда взор пекаря проследовал в нижнюю часть афиши.

Пекарь с минуту молчал, не находя слов. Потом произнес с некоторой робостью:

— Я бы сказал, что в афише есть ошибка, господин Бетховен. Если память мне не изменяет, Людвигу не шесть, а семь с половиной.

Иоганн ван Бетховен благодушно махнул красивой рукой:

— Годом больше, годом меньше, какое это имеет значение! Чудо-ребенок должен быть как можно моложе. Главное состоит в том, дорогой господин домовладелец, что концерт принесет Людвигу славу, мне — деньги, а вашему дому — почет!

— От почета я не откажусь, если только смогу выспаться после ночной каторги. А от квартиры я вам отказываю.

— Ну, ну, вы этого не сделаете! — Тенорист не переставал улыбаться. Он не принимал всерьез никогда и ничего, а уж гнева домовладельца и подавно.

— Вы только скажите мне, в какое время вы хотите иметь покой, и мы будем играть пианиссимо. Или, может быть, играть для вас колыбельную?

— Вы мне еще кое-какие хлопоты доставляете. Прошлый взнос за квартиру не внесли, да и второму уже срок истекает.

— Ах вот что! Ну, этот пустяк мы уладим сразу после концерта Людвига. Заплачу хоть за год вперед.

Но у пекаря были наготове еще кое-какие новости не из приятных: оба старших сына Бетховена, семилетний Людвиг и четырехлетний Каспар, забрались недавно в курятник, разместившийся в углу двора. Фрау Фишер застигла Людвига, когда он вылезал оттуда. Мальчик уверял ее, будто младший из трех бетховенских отпрысков, двухлетний Николай, уронил в курятник носовой платок. Но он-то знает этих молодцов… В последнее время куры стали подозрительно мало нестись!

Жалоба пекаря вдруг оборвалась, потому что в открытых воротах возникла странная фигура. Собеседники смолкли, отступив во двор и удивленно глядя на пришельца.

Человек небольшого роста, средних лет, тщедушный и сгорбленный, в давно нечесанном парике, входил во двор, не обращая на них внимания. Черный фрак болтался на нем, однако ноги в коротких панталонах и чулках, цвета, лишь отдаленно напоминающего белый, ступали энергично и размеренно.

В правой руке он держал черную, с потрескавшейся краской, дирижерскую палочку, в левой — ноты, свернутые в трубку. Палочкой он ритмично постукивал по нотам.

— Последнее время он ходит сюда каждый день!

— Тихо… — остановил пекаря тенорист. — Посмотрим, что он будет делать.

Они оба хорошо знали пришельца, как знал его в городе каждый. Некогда он был музыкантом, сам понемногу сочинял. Рассказывали, что он совсем «заучился» и в голове у него царил хаос. Музыкант уже сыграл свою роль уважаемого гражданина и теперь выступал в роли городского сумасшедшего. Он никогда ни с кем не разговаривал и только блуждал по городу, помахивая дирижерской палочкой и нотами, свернутыми в трубочку.

Сейчас он --">