Эдвин Луникович Поляновский - Сборник работ. Семидесятые

не то чтобы растерялись, а вроде бы удивились собственной решимости.

— Понимаете,— говорила следователь Татьяна Михайловна Малюковская,— сколько я работаю, на моей памяти не было подобных дел. Больно уж редкая статья.

Случай редкий, нетипичный. Но разве беда маленьких Васильевых от этого становится меньше? И можно ли вообще мерить обычной мерой человеческое горе: типично — нетипично. Несчастье есть несчастье, и спешить к нему надо одинаково: одно ли оно или тысяча их. Мы каждого взрослого стараемся, не дать в обиду, а тут калечили на корню, уродовали будущего взрослого.

Сыграла свою роль и ветхая, но ещё не износившаяся, к сожалению, психология. Ведь знали же обо всем сослуживцы Васильева. Но он у себя на работе слыл мужчиной степенным, самостоятельным. Ну а детей побить — кому не приходится.

Действительно, само по себе битьё детей, пусть не в такой жестокой степени, встречается. Я пролистал последнюю недельную почту «Известий»: встречается, встречается… Но что ещё хуже: довольно крепок ещё и обывательский взгляд, оправдывающий — «мой ребёнок, что хочу, то и делаю». Как будто дети — личная собственность, как, например, ботинки, которые разонравились вдруг или поизносились и с ними уже можно сделать что угодно: мои. И вот что странно: вырвет, скажем, кто-то для себя неповторимую страницу из книги, мы считаем — вандализм, преступление, хотя оно даже уголовно и ненаказуемо. А вот вступиться за чужого ребёнка, когда преступление уже налицо, тут даже добрый человек дальше сочувствия часто не идёт. Словно забывает человек, что доброта должна быть активной, поистине гражданской. И здесь не должно быть ни часа промедления!

* * *

Из Киришей я отправился в Ленинград, в судебно-медицинскую экспертизу, чтобы познакомиться там с уголовным делом. Уезжал с тяжелым чувством. Сережа Васильев ещё не знает, как пишется слово «Москва», делает в нем две ошибки (помните его письмо к матери: «я буду в Маске»…), но уже знает другое.

— Папа получает 180 рублей, а мама — 60,— объяснял он в милиции — И мама ещё должна платить ему алименты за нас — 19 рублей? Ну, вы сами подумайте, как ей жить?

Это отец и мать посвятили малышей во все свои жизненные расчёты и просчёты, по их вине могут не зарубцеваться шрамы — не те, что снаружи, на теле, а те, что внутри. Это они, и мать и отец, виноваты в том, что ещё по сути дела не начавшие жить дети испытали то, что иному не увидеть за всю взрослую жизнь.

Сейчас детям у матери лучше, чем у отца. Но хорошо ли? И ещё думаю о Васильеве. Что-то бродит сейчас в его дремучей, непробудившейся душе?

Уже в Ленинграде в судебно-медицинской экспертизе я в дверях лицом к лицу столкнулся с Васильевым. Он шел, опустив голову.

— Пусть судят. Мне только в тюрьме за это стыдно сидеть. Перед другими стыдно. Другие крали, убивали. А я за что? За собственных детей…

…Так ничего и не понял.

Кириши — Тальцы — Ленинград

1970 г.

Персональный вентилятор

Из блокнота журналиста

Среди пассажиров был интеллигентный мужчина лет пятидесяти с седыми волосами. Он занял свое место в самолёте, как иногда небольшой руководящий работник занимает обжитое председательское место в президиуме собрания.

В насквозь пропитанном духотой салоне машины пассажиры томительно ожидали вылета. Самолёт наконец поднялся. И все стало великолепно. Правда, вентиляторов оказалось чуть-чуть меньше, чем пассажиров. Чуть-чуть.

Женщина с разомлевшим на коленях ребёнком включила вентилятор.

Седой мужчина сидел сзади. Он молча повернул вентилятор к себе.

Женщина обернулась к нему и хотела что-то сказать, но мужчина опередил её.

— Слушаю вас. — Он был любезен. — Ах, вентилятор… Но почему именно вам, а не мне.

— У меня ребёнок…

— Ну и что? — сказал он и снова повернул вентилятор к себе.

— Вы посмотрите, что делается с ребёнком…

— Ну и что? — ещё раз сказал мужчина, спокойно и решительно убрал руку женщины и снова повернул вентилятор к себе.

Ребёнок приготовился плакать. Возмущённо загудели пассажиры.

— Не ваше дело!! — Он сказал это властно и сразу всем. И тем тоже, кто ещё не успел возмутиться. Чтобы сразу поставить точку. И просто так добавил: — А может, я больной, — и подставил загорелое лицо под струю холодного воздуха.

Тогда встал один из пассажиров. Тоже интеллигентного вида, высокий, --">