Милисав Антониевич-Дримколский - Из озера взметнулись молнии

молоть.

— Брехун! Пес шелудивый!

— Мотается по церкви, вместо того чтобы освящать мощи.

— Да он боится, все еще дрожит.

— Думает, отберут у него церковь. Небось сам знает, скоро в ней будут хозяйничать змеи и рыбы.

— Надо его прогнать из прихода!

— Разве такой может быть попом?

— Пусть убирается! Пусть поработает, как другие!

— Вот пойду к владыке, расскажу…

С опущенной головой, в рясе, но без камилавки, с епитрахилью вокруг шеи, покачивая кадилом, распространяющим запах ладана, поп бормочет молитвы и окропляет вином еще не унесенные останки. Он шагает мимо бывших могил, смотрит на кости, черепа, целехонькие дубовые гробы, только что выкопанные из могил, тихо, еле слышно произносит молитвы, но в глаза людям не смотрит. Иногда он останавливается, умолкает, хватает себя за бороду, сжимает ее в кулаке и разговаривает сам с собой. Не надо было им обещать… Как я мог такое сказать, не подумав? Угораздило меня читать им проповедь! Народу не нравится все это. Ни озеро, ни все, что придет с ним… А я куда денусь? Меж двух огней сгорю, пропаду… На одной стороне власть, на другой те, кто против нее… Что я, несчастный, могу поделать?

— Неужели жизнь — вечная тюрьма? — восклицает он. — Скитания, одни скитания!

— Какую-такую тюрьму ты поминаешь? — спрашивает старик, сидящий на могильном камне. — Тебя ж не арестовывали.

— Я лишился свободы сразу же после рождения, — отвечает поп, не поднимая головы, продолжая смотреть в землю. — Человек рабски зависит от того, чему служит, от времени, в котором живет. — Он осекся и начал читать молитвы, но как-то вразброд, ни для себя, ни для мертвых, ни для живых. Позабыл даже размахивать кадилом, забыл и кости кропить вином.

— Что это с тобой, батюшка? — спрашивает кто-то.

— Подними-ка голову, посмотри и на нас, живых! — добавляет другой.

— С того дня тебя словно подменили… А ведь и нам несладко. Нам-то тяжелее, а ты опять будешь как сыр в масле. У тебя карманы пошире.

— Когда ж ты освятишь новые могилы? Люди целыми днями сидят на горе, ждут тебя. Раз остался в нашем приходе, так не спи, исполняй свои обязанности. Слышишь?

Но он ничего не слышит и не видит. Проливая вино на землю, идет дальше, едва держась на ногах. У разрытой могилы своих предков роняет из рук кадило и бутыль с вином. Не подобрав подол длинной рясы, садится на свежевырытую землю…Не знаю, что делать, куда податься. Как я появлюсь на новом кладбище? А если опять начнут надо мной измываться? Ведь это люди… Я и сам не знаю, какие они. Какой я сам-тоже не знаю. Священник, а людей обманул. Что же со мной будет? Они не прощают, изобьют меня, как собаку… Дело не в том, что изобьют до смерти, а в том, что пойдет об этом молва, очернят меня и род мой. Обо мне и так уже говорят, что я самый плохой священник и самый плохой человек. Убийц и то не чернят так… А меня ругает и позорит моя паства, мой приход! Я бессилен против властей, ничего хорошего от них не жду, кроме допросов, суда, тюрьмы или того хуже — своей погибели и нищеты и голода для семьи. А выступать против своего прихода еще хуже, еще позорнее… Вот до чего мы дожили! Кровно обиделся здешний народ на власть, что я могу поделать? И те и другие думают, что я против них. Проповеди о всепрощении тут не помогут. Не прощают они больше никому! А что мне, несчастному, остается? Говорю им, что и на горе будет хорошо, надо только всем сердцем поверить в это, а они мне: врешь, поп! Язык твой столь же длинен, как и твоя борода! Обманщик! Вот что они кричат мне вслед. А через несколько дней приходят и смиренно спрашивают: что скажешь, батюшка, переселяться нам иль нет? Помоги, святой отец, заступись, чтоб нас не переселяли… И всякий раз одно и то же, как только подвернется возможность. Ни о чем другом уже говорить не могут, и все глаза обращены на меня. Старики просят: вымоли у бога, чтобы нас оставили там, где жили наши предки! Помолись, батюшка!.. И я молюсь, но бог не слышит. Ему как будто безразлично, чего хотят верующие. А если помянешь властям, что народ думает, ответят, как всегда: занимайся, поп, своим делом! Власть в бога не верует!.. Да и председатель Уезда — а еще говорят, что он добрый человек, — бывает, прикрикнет: не лезь, поп, куда не следует! Власть знает, что делает!.. Куда податься, что делать? Живой в могилу не могу. Убежать отсюда — тогда до смерти не смоешь позора. Наложить на себя руки — предадут анафеме. Выступить против власти — известно, чем это кончится. --">