Яна Титова - Под тихое мурчание...

последнем издыхании. Могла, пожалуй, и совсем отключиться, пришло внезапно в голову водителю, и он окончательно отказался от идеи окунуться лицом в снег. Лучше он будет громко говорить вслух или петь — тогда точно и не заснет, и не замерзнет!

— Больше я ни за что не соглашусь ехать один, зимой, с неисправной печкой и на такое большое расстояние, даже если ты, многоуважаемый партнер, будешь меня на коленях об этом умолять и даже если тебе пообещают за это триста процентов прибыли! И вообще, с чего вдруг какому-то крошечному городку так срочно потребовалась целая фура кормов для животных? И какие в этой дыре могут быть «выгодные связи для бизнеса»? — громко сказал молодой человек. Он был один на темной пустынной дороге, на многие километры вокруг него не было ни одной живой души — не было вообще ничего, кроме заваленного сугробами леса — и этот монолог, как ему показалось, прозвучал очень грозно и монументально. Наверное, ему следовало добавить к первому обещанию еще пару таких же громких и патетичных, но он не сумел придумать ничего подходящего. Все остальное он в своей жизни делал правильно — ну, или ему так казалось…

Не найдя нужных слов для пафосных сентенций, Егор решил что-нибудь спеть, и следующие сорок минут кабина его фуры оглашалась крайне фальшивым исполнением всевозможной попсы. Молодой человек продолжал бы петь и дальше, но обнаружил, что больше не помнит ни одной песни — разве что обрывки отдельных куплетов, которые он слишком редко слышал по радио, чтобы запомнить. Некоторое время Грушев ехал в тишине, но теперь, после того, как он столько времени шумел, эта тишина стала какой-то особенно убаюкивающей. Да еще дорога как будто бы стала ровнее, и машина больше не тряслась на ухабах, а лишь плавно покачивалась, создавая ощущение, что Егор не то едет в поезде, не то вовсе качается в колыбели. Надо было снова встряхнуться, вспомнить еще какую-нибудь песню или начать исполнять только что спетое по второму кругу. И дальнобойщик уже собрался снова еще раз затянуть одну из спетых песен, когда освещенная фарами часть дороги перед его глазами начала уменьшаться — словно у фар, как у глаз, были веки, которые теперь медленно закрывались…

Грушев все-таки сумел не провалиться в сон полностью. За мгновение до того, как узкая щелка света, в которую превратилась освещенная часть дороги, схлопнулась окончательно, он заставил себя вернуться в реальность, резко взмахнул головой и еще крепче вцепился в руль, собираясь, если понадобиться, вернуть машину на середину дороги. И он наверняка сумел бы это сделать, если бы опомнился на долю секунды раньше. Если бы сжал руль в руках, когда фура была еще на дороге, а не съехала на обочину и не начала заваливаться набок над уходящим вниз горным склоном.

Но ему не хватило этой доли секунды, и дальше он цеплялся за руль уже только для того, чтобы не болтаться по кабине в разные стороны, пока машина катилась по склону, подминая под себя маленькие елки и подскакивая на попадавшихся ей на пути пнях. Белый склон перед его глазами то взлетал вверх, меняясь местами с черным небом, то снова оказывался внизу, и Егору показалось, что это длилось долгие часы, что его фура прокатилась кувырком несколько километров, прежде чем остановилась, налетев на более старое и крепкое дерево, не сломавшееся под ее тяжестью.

Выпуклый нарост на стволе этого дерева впечатался в боковое стекло, и оно разлетелось тысячами крошечных осколков. Егор зажмурился, когда эти кусочки стекла брызнули ему в лицо, и успел с удивлением подумать, что пока машина скатывалась по склону, стекла во всех окнах умудрились уцелеть. А потом на него навалилась сильнейшая боль, и открыть глаза он уже не смог…

…В первый раз он пришел в себя быстро — воздух в кабине еще не успел полностью остыть и был достаточно теплым. Еще не до конца понимая, где он и что произошло, молодой человек попытался сделать вдох — и не удержался от стона, тут же перешедшего в болезненный вопль. В грудь ему словно вонзилось копье — или еще что-то не менее острое и смертоносное. Егор сжал зубы и заставил себя шевельнуть правой рукой, а потом начал осторожно ощупывать себя ею. Крови как будто бы нигде не было, но каждый вздох все равно давался ему с огромным трудом. Можно было не сомневаться, что пока он перекатывался по склону вместе с фурой, ему переломало несколько ребер. Хотя в остальном он, кажется, был цел…

Нервно трясущаяся рука --">