Евгений Владимирович Сапожинский - Courgot

— Завтра придешь?

— Ага.

Я упал на кровать. Упал. Ленка-где-то-там-шла-домой. Закурил. Уронил. Хабарик спрятался в складках ткани и тлел. Да и по фиг. Завтра на работу. Сволочная постель пыталась гореть, я заливал ее водой. Дерьмово.

Пытался мысленно продолжить с Курго разговор.

— Ты напилась?

— Напилась. Угу.

Я подумал.

— Нажралась, то есть? В сосиску?

— В сосиску.

Я заснул.

* * *

Опять была Лариса. Нет, нет, нет, это было хуже, хуже всего. Опять была она.

Снова этот непонятный кайф — кайф с цветами и запахом роз. Блин, надоело. Из «Кэнона» вылез снимок — снимок, сто́ящий всех желто-синиx питерских трамваев. Проба.

— Попробуем отпечатать на машине, — мне было погано выговаривать эти слова, я их выдавливал, а Лариса как-то жалко и убого смотрела на меня.

Запустил. Линух грузился. Система не могла заработать сразу, надо было подождать. Далее! Температура не соответствует норме. Как бы хотелось нажать ОК, но нельзя, нельзя, иначе снимки просто слипнутся в процессоре.

Табличка исчезла. Пуск!

— Так можно тебя спросить?

— О чем, Лариса? — я внимательно смотрел на монитор. Хвост пошел. Ухнул нож, соответствуясь с программой. Фотоматериал был проэкспонирован, индикатор показывал правду. Карточка шевелилась, бултыхаясь в ре́ках.

— Любовь.

— Не знаю… — я пытался выиграть время. Снимок дошел до третьего танка, я проследил. Сейчас он нырнет в четвертый. Затем пятый, а потом — сушка. — Любовь… Да, это интересно, да…

— И что ж, тебе наплевать на мои пальчики?

Я посмотрел на ее пальчики. Макрос так и не был прописан. Эф-два, такая хорошая команда, но ни у кого не хватило мозгов для того, чтобы под это что-либо зарядить. Знаешь, Лариса, как было бы с тобой классно. Просто я должен сделать… Сделать.

Я зарядил самый большой формат. Задал машине 30×40.

Вот издевательство, машина — не женщина, она стерпела. Долго думала. Наконец резак сработал. Тема хренакнулась.

Заскрежетал сортер.

30×40 были выданы.

Блин, проба.

Хорошо.

Фантастика!

Я попал в десятку!

Машина запищала — рек просил воды. Я налил. Лариса стояла рядом со мной, у нее был тик. Время от времени она подпрыгивала, как дура, и сучила ножками. Своими прекрасными ногами.

Машина сигналила. Я вынул снимок.

Ну надо же, попал с первого раза.

* * *

— А ты любишь меня?

Блядь.

Дерьмо.

— Ну люблю.

Лариса, дура, как-то поднырнула под меня. Или вынурнула? Любовь, хрень собачья.

— А…

— Заткнись.

Шел дождь. Долго. Должна была быть зима со своими морозами — но нет же, шел дождь и шел. И я подумал о любви.

Почему рядом со мной лежит какая-то левая телка, ведь есть женщина, которую я люблю? Расстояние — это не оправдание. Я закурил. Она ведь, бля, с ребенком. Такая отмазка.

Нет.

Мне стало хреново. Я оделся и вышел. Погулял. Лег.

* * *

Моросил дождь. Зима кончалась. Правда, на весну это смахивало мало.

Опять раздался звонок — да на хера я его не вырубил? Снова какая-то фигня.

Под дождем мокли двое. Курго и бомжемоподобный индивид. Не Полторашкин, другой.

— Здравствуйте, — устало сказал я. На церемонии не хватало сил.

— Здравствуйте, — ответил бомж. Путешественник!

— Марк, я его нашла! — Ленка сияла. — Это мой дядя!

— Замечательно, — сказал я; меня стало бесить то, что Ленка выдернула меня из постели. — Дальше что?

— Парень, а у тебя двадцати рублей на пиво не найдется? Я отдам.

Мне не было жалко отдавать свою заначку на завтрашний проезд — как-нибудь уж доберусь. Дядек спрятал две десятирублевки, перестав напоминать свой портрет.

— А ты… Ну ты как?

— Да хорошо, Лена.

Я вызвал лифт, поднялся на девятый этаж, свой этаж, и лег спать. Наконец-то один. Один без обязательств встречаться и заниматься какой-то ерундой. Завтра работа, вот счастье-то. Сладко зевнув, я повернулся на другой бок.

--">